Восставшие из пепла - [82]

Деспот и Чернота долго смотрели на этот людской муравейник. Перед отъездом Чернота сказал:

— За то, что эти люди доверились тебе, не жалко пролить и кровь…

— И я о том же думаю! — произнес Слав.

С высоты крепостной башни хорошо были видны горные дороги, блестевшие под солнцем бурные потоки и ручьи, козьи тропы, грозно белевшие зубья скал, затаенно темневшие леса. У Слава редко выпадала минута на созерцание этой красоты. Его гонцы колесили по горам, объезжали все подвластные ему крепости: Устру, Перперек, Эфрем, Криву, Мельник, Моняк, Перистицу[162] и другие. В горах было неспокойно, как в растревоженном пчелином улье. Люди собирали смолу для обороны крепостей, ковали копья и мечи. Все от мала до велика готовились к тяжелым битвам. Но далеко не все верили в счастливую звезду своего деспота Слава. Первым усомнился в этом кастрофилак крепости Моняк по имени Янтай. Доверенные люди сообщили Славу, что зачастили к Янтаю какие-то подозрительные люди. Ночью, когда петухи и те спят, он открывает ворота гостям и в темноте же выпускает их, провожая по тайным тропам вниз, в сторону Фессалоник. Это не на шутку встревожило Слава, он помрачнел. И вскоре, собрав своих приближенных и доверенных, снял со стены меч царя Калояна и подал его Манчо, кастрофилаку крепости Устра.

— Этот меч держала царева десница, — сказал он. — И каждый, кто преступил свою клятву, да познает его тяжесть. Янтай давал клятву верности Калояну, а теперь протягивает руку его врагам. Смерть ему!

Слав долго думал, прежде чем решиться на такой шаг. Если он, властитель, будет с первых дней мягкотелым и бесхарактерным, он погибнет, и даже ближайшие друзья отвернутся от него, ибо люди идут только за сильными.

Столько лет прошло с тех пор, а он не может забыть казнь Янтая. Манчо под каким-то предлогом явился в крепость Моняк с отрядом, связал Янтая, сумел вывезти его из крепости и доставил в Цепину. Ему удалось даже захватить вместе с ним тайного посла из Фессалоник. Ромей так испугался, что на первом же допросе выложил: Янтай готов был сдать крепость, как только войска ромеев и латинян войдут в долину.

Внизу, под самой крепостью Цепина, где возникло временное поселение беженцев, лежала поваленная молнией огромная сосна. Янтая веревками привязали к стволу сосны. Манчо подошел к приговоренному. Тот смотрел в небо и творил свою последнюю молитву. Две слезы скатились из уголков глаз его и утонули в бороде. Крепкое тело и волосатые сильные руки обреченного, особенно эти две слезы разбудили в душе Слава непрошеную жалость. Но меч Калояна должен был сделать свое дело, отныне и навсегда он станет орудием казни предателей… Такая мысль пришла Славу в голову случайно. Но это стало неписаным законом и утвердилось, как правило, в долголетием его владычестве над Крестогорьем. Так Слав наказывал многих, но лишь слезы Янтая вытравить из памяти ничем не мог. Потому что впервые казнил во имя покойного царя и собственного утверждения.

После казни Янтая люди вроде бы почувствовали себя уверенней, поверили в силу своего деспота. На месте шатров и шалашей беженцев вырастали неказистые, но удобные дома из глины и камня, покрытые плитами песчаника. В долине слышалось блеяние овец, табуны коней носились по лугам, всюду раздавалось бряцание брони. Вскоре зазвучали и песни, пришедшие на смену слезам и горю. Поначалу протяжно-печальные, они будто согревались над кострами, веселели.

…Деспот снова встал, разбросал в очаге поленья. Из сада доносился голос Феофаны. Было еще рано, а старая няня уже начала воевать с его сыном. Сколько раз он говорил ей, чтобы она оставила мальчика в покое. Не маленький уже, пусть сам учится различать, где добро, а где зло… Да, где добро, а где зло? Какой ответ дать ему послам из Тырновграда? Какое принять решение? Идти ли ему, Славу, и дальше своей узкой тропой или выйти на широкую дорогу великой Болгарии, отдать за нее свою кровь, слив ее с народной кровью?

4

Архимандрит[163] Павел Клавдиополит был давно готов к торжественному богослужению, но гости и деспот Слав почему-то запаздывали.

Всю свою жизнь архимандрит провел в затворничестве и в служении богу. Он приходился дальним родственником Славу, еще при правлении деспота Иоанна Спиридонаки он ушел в горы, в монастырь. Появление Слава в Крестогорье вселило в старого монаха большие надежды, ибо монастыри были бедны, жили в нужде и искали помощи. Но первые его попытки обратить внимание нового властителя на слуг божьих оказались безуспешными. Слав был занят военными делами, обороной Крестогорья, и ничего не хотел слышать о монастырях. Архимандрит даже усомнился в его вере в спасителя. Ночами он молил всевышнего вразумить нового властелина. И, кажется, бог внял его молитвам…

Архимандрит бросил взгляд в переполненный храм. Там, где обычно стояли женщины, ярко пестрели наряды, блестело серебро и золото украшений. Среди девушек выделялась дочь Ивана Звездицы Недана. У нее были пепельно-русые волосы, голубые, как летнее небо, глаза, открыто смотрящие из-под белого чистого лба. Если бы такая красота, подумал архимандрит, изображалась на иконах, то вместо того, чтобы вызывать благочестивые мысли верующих, иконы искушали бы их.