Восставшие из пепла - [47]

Но это фальшивое веселье не могло разгладить морщины даже на хмурых лицах знатных людей империи. Что верно, то верно, Камица ополчился против своих, но разве прав, разве справедлив василевс, отнявший у него все, разоривший его семью. Каждый из приближенных императора ставил себя на место Камицы и думал: разве можно уберечься от плена? Разве счастье военачальника не так же изменчиво, как мысли евнуха? Кто знает, каким боком оно к тебе повернется? А вдруг кто-нибудь из них завтра сам попадет в переплет, и василевс, вместо того, чтобы выручить, ограбит его, как Камицу?

Эта неуверенность в завтрашнем дне принудила участников похода думать не о предстоящих сражениях, не о будущих победах, а о скорейшем возвращении домой. Удручало их и то, что сам василевс остался за стенами Константинополя, что в бой их поведут Ионополит и Палеолог. К тому же испортилась погода, со стороны гор небо облегли тучи, хлынул дождь, косой и плотный, люди промокли до нитки. Потоки рыжей воды текли по дороге, грязно-серое небо, похожее на старую мокрую одежду, все ниже и ниже опускалось на землю. Хмурые воины устало шлепали по воде, по грязи, перед их глазами под куполом мрачного неба, раскачиваясь, маячил повешенный. Палач, видно, был слишком усердным, своей жертве он сильно вытянул язык, чтобы живые сами догадались, за что пострадал несчастный. И этот вывалившийся из глотки, посиневший язык окончательно подкосил боевой дух войска.

Но, несмотря ни на что, обряженные в тяжелые доспехи воины продвигались вперед, покорные беспощадной воле василевса.

И колеса повозок все скрипели и скрипели надрывно, словно оплакивая будущие жертвы.

3

Утро было пасмурное.

Из проемов в свинцовых тучах, будто из свежих ран, струился красный свет, окрашивая громадный хребет моря и предвещая плохую погоду. Калоян натянул поводья, и конь остановился на каменистом крутом берегу. Багровое море лежало у ног царя. Он опустил поводья и подумал, что война — обманчивая игра славы. Он сам желал войны, сам повел войска на Одессос[85]. Алексей Ангел должен испытать его тяжелую руку, заплатить за смерть Иванко, за Крестогорье, за обманутые его надежды. В сущности, чего он ждал? Иванко есть Иванко — заговорщик, непостоянный, легкомысленный человек. Калоян не доверял убийце царя Асеня. Но все-таки он пошел на союз с ним. И честно выполнял свое обещание, да, видно, Иванко не поверил его честности. Иначе он не стал бы вновь искать дружбы с их общим врагом, вероломным Алексеем Ангелом, вместо которой нашел свою смерть. Калоян резко повернул коня и подъехал к свите. Флажки на копьях пришли в движение. Царь остановился подле Слава:

— Брат Иванко Мите спасся… Это правда?

— Спасся, царь.

— Как?

— Бежал, царь…

— Бежал?! — И, нахмурив густые брови, Калоян добавил слегка раздраженно и язвительно: — Бегать — это у них в роду, а вот сделать что-либо полезное… — Калоян пришпорил коня и устремился к крепости. За ним последовала вся свита.

Они приближались к покоренной крепости Одессос. Глубокие крепостные рвы были завалены ракитником и землей. Тела убитых еще не собрали, и они в тусклом свете утра были похожи на намокшие под дождем бревна. Груды трупов лежали у крепостных ворот и под боевыми площадками на крепостных стенах. Во время последнего штурма какой-то ромей погиб на зубцах стены и сейчас висел там, как одежда, вывешенная для просушки. Подъезжая к крепости, царь то и дело поглядывал на убитого, будто ожидая, что вот-вот появится хозяйка и березовой палкой начнет выколачивать сушившуюся одежду. Отяжелевшие вороны взлетали с трупов и лениво кружили над всадниками. Их карканье усиливало и без того тяжелую утреннюю хмарь.

Унылое утро омрачало радость победы. А ведь был канун пасхи. До вчерашнего дня торжественно гудели колокола в богатом городе, разодетые ромеи толпились в церквах, воздавая хвалу сыну божьему. До вчерашнего дня их мысли занимали зажаренные туши ягнят и крашеные яйца, а сейчас вот многие из горожан валялись трупами на улицах каменного города и на высоких его стенах. Те, кто принял смерть с оружием в руках, заслуживали этого, но в чем вина погибших женщин и детей? В то же время Калоян не мог осуждать своих воинов. Ромеи каждый дом превратили в крепость, и его воинам пришлось брать приступом каждый дом. Калоян дважды отправлял гонцов к городским властям и дважды во избежание лишнего кровопролития предлагал сдаться, но те отказывались, а второе его посольство с ругательствами и угрозами сбросили со стены. Ромеи надеялись на прочность своих крепостных стен, но хитроумные машины Феофана предрешили исход штурма. Его подвижная осадная башня уверенно преодолела широкий ров, а перекидные мосты, как гигантские ладони, вцепились в каменные зубцы, и люди ринулись по ним на крепостную стену. Потом бой продолжался на улицах и в домах города — страшный и беспощадный. Калоян, нахмурив брови, подал знак куманской коннице ворваться через захваченные ворота в город, а сам решил отойти на ночевку в ближайшее поселение. Он видел, что победил, знал, что в побежденном городе найдется место для него и его людей, но ему не хотелось быть свидетелем куманских погромов. Калоян не терпел грабежей и мародерства своих союзников, но и ссориться с ними пока не хотел, потому что еще нуждался в них. Страсть к диким грабежам была в крови куманов. Даже брат его жены Целгубы, Цузмен, бывший в числе приближенных, не мог побороть свою алчность и к ночи покинул свиту, чтобы получить свою долю награбленного. С ним ушел и Борил, племянник Калояна…