Восставшие из пепла - [124]

Его мысли прервал далекий звук болгарского рога. На дорогу из соседней негустой рощицы выскочил окровавленный ромейский всадник, преследуемый пятью куманами. Конь под ним был весь в мыле. Несколько воинов из легкой ромейской конницы поспешили к нему на выручку. Раненый прокричал: за рощей идет бой — болгары напали на отставший обоз. Затрубили тревогу и ромейские рога, оповещая о начале битвы. Конница бросилась спасать обоз. Не успела она скрыться за рощей, как первые ряды ромеев тоже пошли в атаку. Казалось, удесятерился лес копий. Гневные крики, сопровождаемые ударами по щитам, четкие шаги пехоты, — все это было похоже на какой-то древний ритуальный танец, а вовсе не на боевое выступление войск. Пройдет немного времени, и собьется ритм этих звуков, земля омоется кровью, и каждый, оставшийся в живых, сам по себе дотанцует этот ужасный танец смерти.

Ромеи медленно продвигались вперед, неотрывно следя за боевыми порядками болгар. А там происходило что-то странное. Фланги болгарских войск начали медленно пятиться, и только центральные отряды оставались на месте. Все войско быстро образовало огромный клин, фланги которого упирались теперь в темные гряды леса. Где-то в середине клина на небольшом возвышении находился царь со своей свитой. Он сидел на долгогривом коне, его боевые доспехи заметно выделялись на общем фоне войск. Если острие клина выдержит первый удар, не сломается, то фланги ромейского боевого порядка, чтобы сблизиться с противником, непременно проскочат вперед. Для ромеев тут вроде не было ничего страшного. Но они не знали, сколько болгар скрывается в низких дубовых зарослях, коричневая, высохшая листва которых так и не опала за всю зиму. Через несколько дней дубы выбросят молодую листву. Но пока эта ржавая старая листва служила хорошим прикрытием для болгар, готовящихся ударить из леса. Поэтому единственным спасением для ромеев было смять острие клина. Если им это удастся, то они прорвутся в центр болгарских войск и разрежут их надвое.

Острие болгарского клина приняло на себя удар ромеев. Сначала оно прогнулось, но все же не сломалось и, распрямившись, выдержало сильнейший натиск врагов. Слав понимал, что именно сейчас решается судьба битвы. И как только он увидел, что ощерившаяся пиками людская стена в острие болгарского клина стоит на месте, от радости глухо зарычал, как медведь, только что вылезший из берлоги. Быстрый взгляд его охватил строй своих воинов. Но бой еще не разгорелся по-настоящему, и люди не вошли в безрассудный азарт, пока еще осмысливали свои действия.

Постепенно обе стороны втягивались в сражение. Маттео Занте решил новым лобовым ударом смять клин болгарской стороны, бросил в бой отборные отряды. Крупные неповоротливые кони, закованные в железо, ринулись вперед. В первой же атаке всадники переломали свои копья и схватились за мечи. Их тяжелая железная броня хорошо противостояла ударам легкого оружия болгар. Это несколько обескуражило передовых воинов Асеня. Но они не растерялись, не отступили, а лишь расступились и открыли ромеям проход в центр. Рыцари бросились в брешь и вдруг поняли, что попали в ловушку. Бились тут грудь в грудь. Невозможно было размахнуться мечами, а короткого оружия у ромеев не было. Болгары же кололи их короткими кривыми ножами.

И ромеи отступили. Клин болгарской обороны вновь был восстановлен. Открытая было брешь тотчас заполнилась царскими воинами, один из них держал на кончике копья все тот же странный пергамент, который ромеи заметили еще в самом начале боя. Теперь они разглядели золотые печати и догадались, что это был договор о мире, подписанный властителями ромеев и болгар. Император зашелся от бешенства. Он стоял на деревянном помосте, устроенном на двух телегах перед самым шатром, откуда наблюдал за ходом сражения. Глупая гибель многих воинов, которых болгары заманили в ловушку, потребовала от императора более активного руководства. Он тут же приказал своему брату Мануилу бросить на болгар конницу. Все видели и понимали, что ее еще рано вводить в бой, но никто не посмел возразить ему. Заметив тревогу на лицах приближенных, император несколько изменил свое решение, сказав:

— Только тяжелую!

Что ж, это решение было правильным. Тяжелой кавалерии лучше всего было ударить именно сейчас, когда болгарские воины устали. Многих из них мучили раны и жажда, они задыхались без воздуха, стоя вплотную друг к другу. Тяжелая конница могла основательно расстроить их боевые порядки, но вдруг произошло нечто непредвиденное. Ромейские конники еще только выходили на рубеж для броска, как трубные звуки болгарских рогов раздались в самом стане ромеев. Император был крайне удивлен. Никто не приказывал воинам Слава идти вперед, а они пошли. Еще более странным показалось ему то, что два задних ряда пехоты Слава повернулись лицом к лагерю ромеев и выпустили тучу стрел в сторону императора, стоящего на помосте. От стрел его спасли щиты, вовремя поднятые телохранителями. В тот же миг император оказался на земле, за телегами. Оттуда он услышал дикий боевой клич воинов Слава. Их кони врезались в незащищенный тыл ромеев, давили и топтали все, что попадалось на пути.