Восстаньте из праха - [72]

Те, кто ожидал, что долина Реки станет раем, ошибались; повсюду шла война, война, война. И многие считали, что война, если отбросить некоторые ее отрицательные стороны, является благом для этого мира. Она придавала вкус жизни и была лучшим средством для борьбы со скукой; она давала выход человеческой агрессивности и алчности.

После обеда любой мужчина, любая женщина были вольны делать все, что угодно — если только их занятия не нарушали местные законы. Они могли менять сигареты и спиртное из своих чаш или выловленную в Реке рыбу на луки и стрелы; щиты или посуду; столы и стулья; бамбуковые флейты и глиняные рожки; барабаны, обтянутые человеческой или рыбьей кожей; редкие камни и ожерелья, сделанные из превосходно обработанных и раскрашенных костей глубоководных рыб, из нефрита или из резного дерева; обсидиановые зеркала; сандалии и тяжелые башмаки; угольные стержни для письма и рисования; редкостную и очень дорогую бумагу из бамбука; чернила и перья из рыбьей кости; шляпы, сплетенные из длинных и прочных стеблей травы, что росла на холмах; небольшие тележки, в которых можно было съезжать вниз по склонам холмов; деревянные арфы, струны которых вырезались из кишок речного дракона; глиняные статуэтки; дубовые кольца — и множество других вещей, облегчающих или украшающих человеческую жизнь.

Позже, вечером, наступало время для любви, но Бартон и его сотоварищи по хижине пока что были лишены этого удовольствия. Только когда они станут полноправными гражданами, им будет разрешено обзавестись отдельными домами и выбрать себе женщин.

Джон Коллоп был невысоким стройным юношей с волосами цвета соломы и узким, но приятным лицом с большими голубыми глазами, опушенными густыми темными ресницами с загнутыми вверх кончиками. При первом знакомстве с Бартоном он сказал:

— Я покинул тьму материнского лона и увидел свет Господа, которого мы почитали на Земле, в 1625 году. И слишком быстро я вновь оказался в лоне матери-природы, с твердой надеждой на воскрешение — и, как видите, не ошибся. Однако я должен признать, что наша вторая жизнь совсем непохожа на то, что обещали нам святые отцы. Но откуда же они могли знать истину — несчастные слепые черви, поводыри таких же слепцов!

Прошло немного времени, и Коллоп сообщил ему, что является приверженцем Церкви Второго Шанса.

Бартон иронически приподнял бровь. Ему уже приходилось встречаться с этим новым вероучением во многих местах речной долины. Хотя Бартон был убежденным атеистом, он с интересом изучал каждую религиозную доктрину. Познай веру человека — и ты узнаешь его, по крайней мере, наполовину. Познай его жену — и ты узнаешь другую половину.

Церковь Второго Шанса провозглашала немногочисленные и простые доктрины, которые базировались частично на фактах, а частично — на предположениях, чаяниях и надеждах. В этом она ничем не отличалась от религиозных течений, возникших на Земле. Но ее апостолы имели одно существенное преимущество перед земными проповедниками. У них не было затруднений с доказательством того, что умершие могут воскреснуть — причем не единожды, а многократно.

— Почему же человечество получило Второй Шанс? — Коллоп говорил тихо, голос его звучал искренне, взволнованно. — Разве мы заслужили эту милость? Нет. За немногими исключениями, люди нечестны, ничтожны, порочны и ограничены, крайне эгоистичны и отвратительны. Любые боги — или Бог — поглядев на них, ощутят приступ тошноты; в лучшем случае — просто плюнут. Но в этом плевке таится и частица жалости. Человек, как бы низок он ни был, хранит в своей душе серебряную искру божественного огня; он действительно сотворен по образу и подобию божьему. И это — не пустая фраза. Есть нечто, достойное спасения, даже в самых худших из нас — и из этого нечто может быть сотворен новый человек.

— Тем, кто дал нам еще одну возможность спасти свои души, эта истина известна. Нас поместили сюда, в речную долину, на чужую планету, под чуждые нам небеса, чтобы мы трудились над нашим спасением. Сколько нам отпущено для этого времени, я не знаю; может быть — впереди бесконечность, возможно — сто или тысяча лет. Но нам нельзя терять ни минуты, мой друг!

Бартон покачал головой.

— Разве не вас принесли в жертву Одину норвежцы, сохранившие свою прежнюю веру — хотя этот мир явно не похож на Валгаллу, воспетую их скальдами? Не считаете ли вы, что зря потратили время и силы, пытаясь обратить их? Они верят в тех же своих древних богов; но их теология претерпела некоторые изменения, вызванные необходимостью как-то приспособить ее к здешним условиям. Точно так же и вы цепляетесь за свою старую веру, стараясь залатать ее прорехи.

— И все же норвежцы не могут объяснить окружающий их мир, а я — могу, — с убежденностью сказал Коллоп. — У меня есть разумное объяснение, к которому, как я верю от всей души, когда-нибудь придут и эти норвежцы. Да, они убили меня, но к ним придет другой миссионер нащей Церкви и обратит их души к истине — прежде, чем они проткнут его грудь перед своими деревянными идолами. А если ему не удастся переубедить их, придет следующий.

— Кровь мучеников — посев веры. Сия великая истина была справедлива на Земле, и здесь она тем более верна. Если вы убьете человека, чтобы закрыть ему рот, он восстанет в каком-нибудь другом месте долины. А- на его место придет другой, принявший смертную муку в сотне тысяч миль отсюда. И Церковь добьется победы! И тогда люди прекратят бессмысленные, порождающие ненависть войны и примутся за настоящее дело, единственно достойное дело — спасение своих душ.