Восстаньте из праха - [45]

Теперь, стоя у руля, наблюдая за солнцем, лучи которого заливали светом и теплом людей на фордеке, слушая шипенье воды, разрезаемой катамараном, и поскрипывание снастей, он размышлял о том, что ждет их по другую сторону каньона. Конечно, Река не кончается там; похоже, она будет течь бесконечно. Чего, кстати, нельзя сказать о команде «Хаджи». Слишком долго они теснятся в этой клетке. Слишком много дней провели они на тесной палубе, где нет других занятий, кроме болтовни или управления судном. Они уже еле выносят друг друга. Даже импульсивная Вильфреда последнее время стала тихой и какой-то безразличной. И она больше не волнует его. Откровенно говоря, он устал от нее. Он не желал ей ничего дурного, он не испытывал к ней неприязни — он просто устал от нее. И то, что он мог обладать Вильфредой, но не Алисой Харгривс, только усиливало это чувство.

Лев Руах сторонился его и старался говорить с ним как можно реже. Теперь Руах постоянно ссорился с Эстер; они спорили по любым поводам — из-за соблюдения запретов, касающихся пищи, из-за привычки Руаха дремать после полудня, из-за того, что он мало уделяет ей внимания.

Фригейт временами почему-то злился на него. Но Фригейт никогда не придет и не скажет прямо — не скажет ничего, трус, пока его не загонишь в угол и не раздразнишь так, чтобы он впал в ярость. Логу постоянно дулась на Фригейта, потому что и с ней он оставался таким же мрачным, как с другими. Логу сердилась и на него, Бартона, — за то, что он отказался позабавиться с ней, когда они в одиночестве собирали бамбуковые побеги на склоне холма несколько недель назад. Он сказал, что совсем не против заняться с ней любовью, но он не хочет обижать Фригейта — как и любого другого члена команды. Логу ответила, что она по-прежнему любит Фригейта; но время от времени требуется разнообразие. И Фригейт тоже это понимает.

Алиса говорила, что уже потеряла надежду встретить кого-нибудь из своих близких. Они уже миновали участок долины, на котором жило, как минимум, 44 370 ООО человек — и ни разу Алиса не увидела знакомого ей лица. И она понимала, что все эти люди составляют ничтожную часть населения долины. Но не только это являлось причиной ее плохого настроения. Она устала от бесконечного путешествия, ей надоело день за днем сидеть на палубе, битком набитой людьми, где единственным развлечением были разговоры — большей частью, совершенно пустые.

Бартон боялся, что, в конце концов, она покинет судно. На очередной стоянке она может подняться, сойти на берег, прихватив свою чашу и немногочисленные личные вещи, а затем сказать своим спутникам: «Прощайте. Увидимся лет через сто или что-нибудь около того — возможно». Главное, что удерживало ее на судне, — ребенок Гвиневра. Она воспитывала маленькую обитательницу древней Британии как леди викторианской эпохи. Смесь получалась забавной — впрочем, не более забавной, чем все прочее, что можно было лицезреть на берегах Реки.

Бартон тоже был утомлен этим бесконечным путешествием на маленьком судне. Он хотел бы найти какую-нибудь гостеприимную местность, где можно было бы остановиться для отдыха, снова почувствовать землю под ногами, изучить обычаи населения и, возможно, принять участие в местной политической жизни. Он мог бы жить там и ждать, когда тяга к странствиям вновь окрепнет в его душе. Он хотел бы заняться всем этим — но только вместе с Алисой.

— Когда человек сидит на месте, удача его дремлет, — прошептал он. Ему нужно вести себя с Алисой поактивнее; слишком долго он играл в джентльмена. Он должен ухаживать за ней, надо усилить натиск и сломить ее сопротивление. Нужно вспомнить, каким он был в молодости; в зрелые годы, после женитьбы, он слишком привык к тому, что его обожали, он разучился сам дарить любовь. Его прежние, привычки, прежний стереотип, впаянный в нервную систему, — остались при нем. Он был стариком в теле юноши.

«Хаджи» вошел в темные бурные воды узкого рукава Реки. С обеих сторон вздымались голубовато-черные скалистые стены; рукав заворачивал к западу, и скоро широкое озеро позади исчезло из вида. Теперь все работали с парусами, повинуясь командам Бартона, который вел судно галсами поперек стремнины в четверть мили шириной. Течение взбивало высокие волны, катамаран качался вверх и вниз, зарываясь носом в воду при резких сменах курса. Они часто маневрировали в нескольких футах от скалистой стены каньона, где волны с грохотом обрушивались на камень. Но Бартон так долго управлял судном, что почти слился с ним; и команда не меньшее время работала с парусами — все его распоряжения выполнялись точно и вовремя.

Они прошли стремнину за тридцать минут. Кое-кто чувствовал себя неуютно — без сомнения, Фригейту и Руаху это приключение не доставило удовольствия. Но опасность взбодрила остальных; с их лиц, хотя бы на время, исчезло выражение угрюмой скуки.

«Хаджи» вышел на простор другого озера, залитого солнечным светом. Река разливалась здесь на четыре мили и тянулась к северу насколько мог видеть глаз. Горы внезапно отступили; на обоих берегах развернулись привычные очертания равнин.