Восстаньте из праха - [44]

Бартон потерял дар речи, что случалось с ним нечасто.

Фригейт искоса посмотрел на него и улыбнулся. Казалось, он наслаждался растерянностью Бартона.

— Потеря «Благоухающего сада», конечно, неприятна, но и она еще не самое плохое. Сжечь оба комплекта ваших дневников, в которых, как предполагается, вы высказывали самые сокровенные, глубоко личные мысли... Вот чего я никогда не смогу простить. Для многих, как и для меня, это была невосполнимая утрата. Сохранилась лишь одна небольшая, записная книжка... но и она сгорела во время бомбардировки Лондона во время второй мировой войны.

Он остановился на минуту и затем спросил:

— Правда ли, что вы приняли католичество на смертном ложе, как заявила ваша жена?

— Возможно, — ответил Бартон. — Изабелла долгие годы намекала мне на это, хотя никогда не осмеливалась действовать прямо... Когда я заболел и почувствовал приближение конца, может быть, я сказал ей, что готов выполнить ее желание... чтобы доставить ей удовольствие. Она казалась такой расстроенной, такой удрученной тем, что моя душа будет гореть в адском пламени.

— Значит, вы любите ее? — воскликнул Фригейт.

— Я сделал бы то же самое даже для шелудивого пса.

— Для человека, который известен своей искренностью и прямотой, вы иногда выражаетесь слишком двусмысленно.

Этот разговор состоялся месяца через два — считая от Первого Дня. Их любопытные взаимоотношения от начального знакомства постепенно перешли в следующую стадию. Фригейт стал ему ближе и понятнее, в то же время он стал как-то больше его раздражать. Американец всегда воздерживался от замечаний по поводу действий Бартона — несомненно, чтобы не разгневать его. Говоря начистоту, Фригейт совершенно сознательно вел себя так, чтобы не рассердить никого. Но он также инстинктивно пытался противостоять Бартону. Его враждебность проявлялась во многих незаметных, иногда и не столь уж неуловимых, словах и поступках. Бартону это не нравилось. Он был прямым человеком и легко впадал во гнев. Вероятно, как отметил Фригейт, одной из доминирующих черт его характера была агрессивность.

Однажды вечером, когда они сидели вокруг костра у прибрежного грейлстоуна, Фригейт завел разговор о Карачи. Эта деревушка, которая впоследствии стала столицей Пакистана, во времена Бартона имела население около двух тысяч человек. В 1970 году в Карачи жило приблизительно два миллиона. В ходе беседы Фригейт как бы мельком спросил Бартона о знаменитом докладе, который тот составил для генерала Роберта Напира относительно домов терпимости этого города, в которых проституцией занимались мужчины. Доклад подлежал хранению среди секретных документов Ост-Индской армии, но был обнаружен одним из многочисленных врагов Бартона. Хотя доклад никогда не упоминался публично, намеки на его существование отравили последующие годы жизни Бартона. Суть дела заключалась в том, что Бартон под видом местного жителя проник в одно из тех заведений, куда доступ европейцам был полностью закрыт, и провел интересующие его наблюдения. Он очень гордился тем, что избежал разоблачения; он взялся на эту неприятную работу только потому, что об этом просил его любимый командир, генерал Напир. Несомненно, он был единственным человеком, кто мог выполнить подобную миссию.

Вначале Бартон с раздражением отвечал на вопросы Фригейта. Днем его разозлила Алиса — что случалось довольно часто — и теперь он размышлял, чем бы досадить ей. Внезапно он решил использовать возможность, которую предоставил ему Фригейт, и начал детально описывать все, что происходило в публичных домах Карачи. Руах, наконец, не выдержал; он встал и ушел от костра. Фригейт выглядел так, словно его желудок подступил к горлу, но он остался. Вильфреда от хохота каталась по земле. Казз и Монат сохраняли стоическое спокойствие. Гвиневра спала на палубе «Хаджи», поэтому Бартон мог не принимать ее во внимание. Что касается Логу, то она, казалось, была очарована, хотя отдельные подробности вызвали у нее отвращение.

Алиса, его главная цель, побледнела, затем покраснела. Наконец, она поднялась и заявила:

— Я и раньше не сомневалась, мистер Бартон, что вы — низкий человек. Но смаковать это... это... Вы — кошмарный, презренный, отвратительный тип! Я не верю ни единому вашему слову! Невозможно представить, чтобы люди так себя вели! Всю свою жизнь вы пользовались репутацией человека, обожающего шокировать окружающих — несмотря на вред, который это вам наносило! И здесь вы стремитесь продолжить в том же духе!

Она повернулась и исчезла в темноте.

Фригейт усмехнулся:

— Когда-нибудь вы, возможно, расскажете мне, сколько истины в вашей истории. — Он помолчал, потом махнул рукой в ту сторону, куда скрылась Алиса. — Раньше я думал так же, как она. Но потом я стал старше... и появились новые материалы, касающиеся вашей жизни. Был даже выполнен психоанализ вашей личности, основанный на ваших собственных книгах и многочисленных документальных источниках.

— И каковы же результаты? — насмешливо поинтересовался Бартон.

— Как-нибудь в другой раз, Дик, — ответил Фригейт и встал. — Грубиян Дик, Дик-хулиган, — добавил он едва слышно, растворяясь в темноте.