Восстание Болотникова 1606–1607 - [3]
К советским историкам уже давно обращен призыв И. В. Сталина о том, что «историческая наука, если она хочет быть действительной наукой, не может больше сводить историю общественного развития к действиям королей и полководцев, к действиям «завоевателей» и «покорителей» государств, а должна, прежде всего, заняться историей производителей материальных благ, историей трудящихся масс, историей народов»[1].
Всем известны также слова И. В. Сталина: «Мы, большевики, всегда интересовались такими историческими личностями, как Болотников, Разин, Пугачев и др. Мы видели в выступлениях этих людей отражение стихийного возмущения угнетенных классов, стихийного восстания крестьянства против феодального гнета. Для нас всегда представляло интерес изучение истории первых попыток подобных восстаний крестьянства»[2].
Выступая как автор книги о восстании Болотникова и отдавая свое исследование на суд критики, я хотел бы закончить это предисловие выражением уверенности в том, что большая задача создания истории крупнейших крестьянских восстаний в России будет советскими историками успешно выполнена.
Введение
Историография восстания Болотникова: Татищев, Щербатов, Карамзин, Соловьев, Костомаров, Ключевский, Платонов, Покровский, Рожков. Восстание Болотникова в советской историографии. Новые источники о восстании Болотникова.
Восстание Болотникова гораздо больше привлекало внимание современников[3], чем позднейших исследователей.
Обзор литературы о восстании Болотникова приходится начинать с установления факта отсутствия каких-либо специальных исследований, посвященных Болотникову. Лишь в общих работах о «Смуте» и «Смутном времени» можно найти разделы, относящиеся к восстанию Болотникова.
Первым историком восстания Болотникова является Татищев, который в своей «Истории царя Василия Шуйского» излагает и события, связанные с восстанием Болотникова[4].
Историографический интерес татищевской истории восстания Болотникова заключается в том, что Татищев, воспроизводя в своем изложении текст «Нового Летописца», дополняет летописный рассказ данными из иностранных сочинений о событиях начала XVII в., именно: из сочинений Маржерета и Петрея, а также каких-то не известных нам источников, откуда, по-видимому, Татищев заимствовал ряд данных, отсутствующих в других источниках (в частности, подробности о строительстве плотины на реке Упе).
Самый анализ событий у Татищева ограничивается несколькими краткими замечаниями по адресу Василия Шуйского и характеристикой последствий восстания Болотникова для положения в Русском государстве[5].
Будучи первой по времени историей восстания Болотникова, «История царя Василия Шуйского» Татищева должна быть упомянута в историографическом обзоре литературы о Болотникове. Однако это произведение Татищева осталось в рукописи и не оказало влияния на последующую литературу. Гораздо существеннее в историографическом плане другой труд Татищева: его издание Судебника Ивана Грозного. Именно татищевское издание Судебника ввело в научный оборот законы о крестьянах и холопах конца XVI — начала XVII в.
Татищев же (в примечании к годуновскому закону от 21 ноября 1601 г. о частичном восстановлении Юрьева дня) впервые высказал мысль о том, что социальный кризис начала XVII в. явился последствием закрепощения крестьян и холопов законами Бориса Годунова: «Сей закон о вольности попрежднему крестьян он учинил против своего рассуждения и перваго о неволе их узаконения (имеется в виду указ 1597 г. — И. С.), надеяся тем ласканием более духовным и вольможам угодить и себя на престоле утвердить, а роптание и многия тяжбы пресечь; но вскоре услыша большее о сем негодование и ропот, что духовные и вельможи, имеющие множество пустых земель, от малоземельных дворян крестьян к себе перезвали, принужден паки вскоре переменить, и не токмо крестьян, но и холопей невольными сделал: из чего великая беда приключилась, и большею частию через то престол с жизнию всея своея фамилии потерял, а государство великое разорение претерпело»[6].
В этом рассуждении Татищева заложена глубокая мысль о том, что корни кризиса начала XVII в. следует искать в борьбе крестьянства против крепостного права. И, настаивая на том, что «великая беда приключилась» оттого, что Годунов «не токмо крестьян, но и холопей невольными сделал», Татищев оказался гораздо ближе к пониманию действительной природы событий начала XVII в., чем многие историки XIX в.
Щербатов — второй из историков XVIII в., писавший о Болотникове, — почти не увеличил фонда источников, привлеченных им для изложения событий восстания Болотникова. Подобно Татищеву, и у Щербатова в основе изложения лежит рассказ «Нового Летописца» (у Щербатова — «Летописец о мятежах», т. е. «Летопись о многих мятежах»), дополненный отдельными известиями из записок Маржерета (Петрея Щербатов не использует) да материалами из статейного списка посольства князя Г. Волконского и А. Иванова в Польшу в 1606 г. (Дела Польские, № 26).
Но если в изображении конкретного хода событий восстания Болотникова Щербатов мало что прибавил к летописному повествованию, то существенной чертой Щербатова как историка восстания Болотникова является его стремление выяснить «коренные причины сего буйства». «Размышление о сем буйстве народном» у Щербатова представляет несомненный интерес в том отношении, что начало «неудовольствий» в обществе, приведших в конце концов к «народному буйству», Щербатов видит в крепостнических законах Ивана Грозного и Бориса Годунова. Последствия этих законов изображаются Щербатовым следующим образом: «Крестьяне при царе Иоанне Васильевиче были свободны и имели право по изволению своему переходить. Сей государь, приметя происходящий вред государству от сих переходов, старался сперва их ограничить, яко сие видно по установленному сроку в судебнике их переходов. Царь Борис Федорович, желая себя низким народом на престоле подкрепить, учинил по прежнему их свободными, но вскоре увидя неудобность сей свободы, паки ее отменил и даже у дворовых людей отнял свободу; самым сим огорчил крестьян, не чувствующих, что самое стеснение их свободы есть драгоценный для них дар, отнимающий у них способы из места в место переходить и нигде твердого не уставить себе жилища, а по сему и не основать своего благосостояния; но люди господские, не бывшие никогда подвержены рабству, весьма были огорчены; однако самым сим государство получило пользу, непременным пребыванием крестьян на их местах и вечною привязанностию людей к их господам. Но бояре были сим весьма огорчены, ибо сим установлением лишились они способа населять пространные свои поместья. Мы видели в царствование сего государя, что отчасти сие самое и падение его роду произвело»
Книга посвящена ответу на три ключевых вопроса: что, когда и почему пошло не так, в силу каких причин и обстоятельств прогрессивная динамика общественного развития сменилась на рубеже 1960-70-х гг. на деструктивную траекторию? На основании перекрестного анализа малодоступных источников западных и российских архивов, мемуарной литературы и собственных воспоминаний, автор предлагает свою версию глубинных процессов последней четверти XX века, которые в итоге привели к надвигающемуся системному, политическому, экономическому, культурному, экологическому и технологическому кризисам. The aim of the book is to answer three key questions: what, when and why went wrong, due to what reasons and circumstances the progressive dynamics of social development gave way in the late 1960s — early 1970s to a destructive trajectory? On the basis of a cross analysis of not readily available sources in Western and Russian archives, memoir literature and his own recollections the author offers his version of the deep processes in the last quarter of the twentieth century which ultimately led to the impending system, political, economic, cultural, ecological and technological crises.
Было в Тюрингии, в восьми километрах от Веймара, место, овеянное поэтической легендой, – поросшая дубами и буками гора Эттерсберг. Здесь любил бывать великий Гете, здесь он обдумывал свои произведения, оттуда смотрел на светлые пейзажи милого края, на живописные леса, холмы, долины.Кончилось поэтическое очарование этого края, когда в 1936 году нацисты стали возводить на горе Эттерсберг концентрационный лагерь для противников фашизма, и назвали его Бухенвальд (Буковый лес)...
Первая мировая война, «пракатастрофа» XX века, получила свое продолжение в чреде революций, гражданских войн и кровавых пограничных конфликтов, которые утихли лишь в 1920-х годах. Происходило это не только в России, в Восточной и Центральной Европе, но также в Ирландии, Малой Азии и на Ближнем Востоке. Эти практически забытые сражения стоили жизни миллионам. «Война во время мира» и является предметом сборника. Большое место в нем отводится Гражданской войне в России и ее воздействию на другие регионы. Эйфория революции или страх большевизма, борьба за территории и границы или обманутые ожидания от наступившего мира — все это подвигало массы недовольных к участию в военизированных формированиях, приводя к радикализации политической культуры и огрубению общественной жизни.
Владимир Александрович Костицын (1883–1963) — человек уникальной биографии. Большевик в 1904–1914 гг., руководитель университетской боевой дружины, едва не расстрелянный на Пресне после Декабрьского восстания 1905 г., он отсидел полтора года в «Крестах». Потом жил в Париже, где продолжил образование в Сорбонне, близко общался с Лениным, приглашавшим его войти в состав ЦК. В 1917 г. был комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте и лично арестовал Деникина, а в дни Октябрьского переворота участвовал в подавлении большевистского восстания в Виннице.
Перед вами мемуары А. А. Краснопивцева, прошедшего после окончания Тимирязевки более чем 50-летний путь планово-экономической и кредитно-финансовой работы, начиная от колхоза до Минсельхоза, Госплана, Госкомцен и Минфина СССР. С 1981 по 1996 год он служил в ранге заместителя министра. Ознакомление с полувековым опытом работы автора на разных уровнях государственного управления полезно для молодых кадров плановиков, экономистов, финансистов, бухгалтеров, других специалистов аппарата управления, банковских работников и учёных, посвятивших себя укреплению и процветанию своих предприятий, отраслей и АПК России. В мемуарах отражена борьба автора за социальное равенство трудящихся промышленности и сельского хозяйства, за рост их социально-экономического благосостояния и могущества страны, за справедливое отношение к сельскому хозяйству, за развитие и укрепление его экономики.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Серия очерков полковника Анатолия Леонидовича Носовича (1878–1968) — о вражеских вождях и о вражеской армии. Одно ценно — автор видел врагов вблизи, а некоторые стороны их жизни наблюдал изнутри, потому что некоторое время служил в их армии: в мае 1918 года по заданию Московской подпольной белогвардейской организации поступил на службу в Красную армию, в управление Северо-Кавказского военного округа. Как начальник штаба округа он непосредственно участвовал в разработке и проведении операций против белых войск и впоследствии уверял, что сделал все возможное, чтобы по одиночке посылать разрозненные красноармейские части против превосходящих сил противника.
На протяжении нескольких лет мы совместно с нашими западными союзниками управляли оккупированной Германией. Как это делалось и какой след оставило это управление в последующей истории двух стран освещается в этой работе.