Восстание Болотникова 1606–1607 - [2]

Но такая формулировка задач исследования не означала облегчения или упрощения этих задач. Напротив, она обязывала к максимально возможной полноте рассмотрения и анализа всех вопросов, характеризующих природу восстания. Очевидно также, что не менее пристальному вниманию подлежал и лагерь противников восстания, иными словами, весь круг вопросов, связанных с положением внутри господствующих классов, с деятельностью правительства Василия Шуйского и его политикой.

Не все вопросы истории восстания оказалось возможным осветить с достаточной степенью полноты. Наиболее богатый материал источники давали для характеристики масштабов восстания и форм и методов борьбы. Удалось более или менее полно определить территорию, охваченную восстанием, размеры и состав войска восставших, тактику, применявшуюся восставшими в борьбе с войсками Василия Шуйского, а также проследить весь ход этой борьбы начиная с июня 1606 г. и вплоть до падения Тулы в октябре 1607 г.

Гораздо сложнее обстояло дело с выяснением программы восстания. Здесь, однако, возможность сопоставления свидетельств русских и иностранных источников позволила определить если и не во всех деталях, то в общих и главных чертах социальную программу восстания, носящую ярко выраженный антикрепостнический характер. Решение вопроса о программе восстания было бы гораздо более убедительным, если бы можно было проследить, как эта программа осуществлялась практически в ходе самого восстания и на территориях, охваченных восстанием. Поэтому надлежало употребить все усилия для извлечения из источников тех сведений, которые бы позволили охарактеризовать именно эту сторону восстания. Надо сказать, что известные результаты розыски такого рода дали. Можно считать документально установленными такие акты восставших, как освобождение холопов и уничтожение документов, определявших их холопское состояние. Точно так же удалось составить себе некоторое представление о деревне района восстания — как деревне, свободной от помещиков и феодальных повинностей. Эти реальные факты позволили с гораздо большей степенью конкретности судить и о тех лозунгах, которые провозглашали в ходе восстания Болотникова его руководители.

Одним из центральных моментов истории восстания Болотникова являлся вопрос об идеологии восстания. Эта сторона истории восстания Болотникова неразрывно связана с проблемой «царистской» психологии у восставших крестьян, что находило свое выражение в лозунге «царя Димитрия», являвшемся одним из центральных лозунгов, под которыми проходило восстание. Естественно поэтому, что я обязан был уделить достаточно большое внимание рассмотрению вопроса об идеологических формах, в которых шла борьба. Не трудно видеть, что исходным положением при анализе идеологии восставших крестьян и холопов являлась сталинская формула о том, что восставшие крестьяне выступали против помещиков, но за «хорошего царя».

Последним — по счету, но не по важности — вопросом, подлежавшим исследованию, являлся вопрос о причинах поражения восстания. Этот вопрос, естественно, распадается на два: во-первых, его решение предполагало рассмотрение положения лагеря противников восстания и определение вместе с тем соотношения сил между восставшими и их антагонистами из лагеря господствующих классов. С другой стороны, вопрос о причинах поражения восстания — это вопрос о стихийном характере восстания, иными словами: вопрос об исторической обусловленности и ограниченности тех форм и методов борьбы, которые были присущи восставшим крестьянам и холопам. Очевидно, что при рассмотрении этого вопроса нельзя было не уделить особого внимания выяснению роли крепостнического государства как организации защиты интересов господствующих классов, как аппарата по удержанию в покорности угнетенных классов.

Таков, собственно говоря, круг вопросов, относящихся к истории самого восстания. Очевидно, однако, что восстание Болотникова могло быть изучено и понято лишь на фоне своей эпохи. Это определило необходимость изучения и характеристики исторических предпосылок восстания, равно как и рассмотрения предистории восстания, его предвестников.

Общие выводы предлагаемого исследования изложены в заключительной главе книги. Поэтому я не буду их повторять. Тем не менее я хотел бы здесь упомянуть о той моей оценке восстания Болотникова, где оно характеризуется как «наиболее крупная, как по масштабам, так и по значению, крестьянская война в России».

Повторяя здесь эту оценку, я не имею в виду приводить какую-либо дополнительную аргументацию в защиту такой квалификации восстания Болотникова. Цель данного напоминания другая. Мне кажется, что интерес этой характеристики (если мне позволительно так сказать) в том, что она ставит вопрос о дальнейшем изучении проблемы крестьянских войн в России.

Как это ни странно, не только восстание Болотникова, но и более поздние крестьянские войны не были до сих пор подвергнуты монографическому исследованию. Сказанное относится не только к восстанию Разина, о котором, собственно говоря, мы не имеем вообще никаких исследований (если не считать почти столетней давности работ Костомарова и Попова), но и к Пугачевскому восстанию, история которого также не написана. Я должен поэтому заранее согласиться с тем, что не имею достаточно прочных и надежных данных для сравнительной характеристики восстания Болотникова и позднейших крестьянских восстаний. И моя формула основана лишь на самых общих представлениях о крестьянских войнах XVII–XVIII вв. Но именно работа над изучением восстания Болотникова особенно убеждает меня в том, насколько важно и своевременно создание всей истории крестьянских войн в России XVII–XVIII вв.