Воспоминания японского дипломата - [76]

Наибольшую озабоченность в тот период у меня вызывало очевидное стремление правительства опираться в своей политике на идею о том, что Япония легко может справиться со своими международными трудностями силой одного только Трехстороннего пакта. При любой возможности я высказывал свое мнение об этом заблуждении премьеру Коноэ и, более конкретно, — министру иностранных дел Мацуока, но вскоре понял, что упомянутая идея утвердилась в достаточно широких кругах. Кроме того, я видел, что в армии и на флоте многие, особенно молодые офицеры, заворожены растущей военной мощью Японии. Армия, которая с начала "Китайского инцидента" направляла значительную часть выделенных ей ассигнований на механизацию, ощущала огромное усиление своей боеспособности, а флот, уверенный в своих кораблях (в число их после отмены Договора об ограничении военно-морских вооружений вошли новые для Японии типы судов) считал себя непобедимым.

Таким образом, в то время как Япония испытывала раздражение в связи с затянувшимся "Китайским инцидентом", в ней едва ли просматривалось хоть какое-то намерение попытаться достичь разумного урегулирования с национальным правительством посредством добровольного отречения от своих требований. С другой стороны, было очевидно, что план объединения Китая под властью нанкинского режима Вана, за который цеплялись со времени первого Кабинета Коноэ, нереалистичен, ибо этот режим демонстрировал полную неспособность к такому объединению.

Именно в таких обстоятельствах можно было наблюдать все большую поддержку, которую получала идея сдерживания США угрозой применения Трехстороннего пакта и одновременно урегулирования "Китайского инцидента" посредством переговоров с американцами. Однако, как это с ясностью следовало из текста Трехстороннего пакта, в его основе лежала концепция раздела мира на три сферы господства каждой из сторон-участниц. Поскольку в этом смысле пакт отражал враждебное отношение к США, переговоры с ними об урегулировании "Китайского инцидента" были несовместимы с его духом, и следовало ожидать, что в ходе любых подобных переговоров США выдвинут возражения против пакта. Узнав, что примерно со времени назначения посла Номура[66] высокопоставленные представители правительства, армии и флота, а также другие официальные лица, которые отстаивали или приветствовали заключение пакта, рассматривают вопрос о вступлении в переговоры с США, я был поражен масштабом всеобщего непонимания международной политики в Японии. Я опасался, что, если переговоры начнутся при отсутствии перспективы успешного исхода и, в конечном счете, провалятся, отношения станут еще хуже, чем на их старте, и конечным итогом явится столкновение между США и Японией.

Имея в виду примеры такого рода, я, будучи послом в Москве, вступил в 1939 году в переговоры по поводу Номонханского инцидента только после того, как получил из Токио заверения в том, что правительство не допустит разрастания инцидента в войну даже в случае провала усилий, направленных на достижение перемирия. Что же касается переговоров с США, то вполне можно было ожидать, что в случае их провала разногласия выйдут из-под контроля, и тогда вероятность войны между двумя странами, бесспорно, станет вполне реальной. Поэтому, используя любую возможность, я настаивал на том, что нам не следует начинать переговоры, не будучи готовыми в случае необходимости пойти на большие уступки по двум главным пунктам разногласий, т.е. по Трехстороннему пакту и по "Китайскому инциденту”. Как бы там ни было, я не мог понять, почему подходы к решению "Китайского инцидента" с помощью США могут оказаться, как ожидалось, более плодотворными, нежели наш прямой контакт с режимом Чан Кайши. Наряду с этим мне было совершенно ясно, что Чан Кайши не станет иметь с нами дело до тех пор, пока существует нанкинское "правительство".

На этом этапе, в апреле 1941 года, до того, как я услышал что-либо еще о японо-американских переговорах, министр иностранных дел Мацуока вернулся в Японию после визита в столицы государств "Оси" и в Москву и был встречен рукоплесканиями за подписание советско-японского Пакта о нейтралитете. Сам Мацуока пребывал в состоянии кипучего энтузиазма, о чем свидетельствовало, помимо прочего, и его публичное выступление в зале Хибия, где он громко превозносил "Ось" и ее руководителей. Слухи о переговорах с Соединенными Штатами возобновились.

Вообще-то, они и начались примерно в это время, но мне об этом известно не было, поскольку все предприятие классифицировалось как "секрет государственной важности”, и любой, ответственный за подрыв безопасности в связи с ним, подлежал суровому наказанию. Я же не обладал ни точными знаниями о происходящем, ни правом расспрашивать тех, кто был осведомлен. Не имея информации о политике правительства, я питался лишь отрывочными сведениями из политических, деловых и журналистских кругов, которые проявляли живейший интерес к этому вопросу. В конце мая, узнав, что политика правительства предусматривает неукоснительное соблюдение обязательств по Трехстороннему пакту и сохранение достигнутого на континенте со времени "Маньчжурского инцидента", я испытывал большое беспокойство в связи с перспективами переговоров и мог лишь надеяться, что каким-то чудом они пройдут успешно. Весна сменилась летом, и я после долгого перерыва вновь поехал жить в горы, в Каруидзава