Воспоминания японского дипломата - [66]

В Токио министр иностранных дел Хирота, который поддерживал мою негативную политику в отношении Германии, в мае вышел в отставку. Давление со стороны военных явно усилилось, и меня заблаговременно уведомили о том, что переговоры с Германией начнутся в августе. Как показывают упомянутые выше показания, я продолжал направлять в Токио телеграммы с рекомендациями, в которых высказывал возражения против переговоров и указывал на нежелательность ведения столь важного дела офицером. В ответ министр иностранных дел решил перевести меня в Москву. Я телеграфировал свой отказ, но после его повторной просьбы согласился, и в октябре 1938 года был назначен послом в СССР.

Пока Япония и Германия вели переговоры о Трехстороннем пакте, Гитлер предпринял новую попытку поглотить Судеты. В сентябре лозунг "Одна раса, один рейх, один фюрер” и клич "Хайль Гитлер” стали звучать в этом районе все громче и громче, и взрыв мог произойти в любой момент. Под сильным напором Германии Англия и Франция проявили нерешительность и положились на ее заверение в том, что Судеты станут последним немецким территориальным притязанием в Европе, а чехи под руководством Бенеша, хоть и кипели возмущением, поделать ничего не могли. 29 сентября 1938 года на встрече Гитлера, Муссолини, Чемберлена и Даладье в Мюнхене было заключено соглашение об уступке этой территории. Соглашение, уже подписанное четырьмя державами, было зачитано чешским представителям, которые ожидали исхода встречи. Так удалось избежать кризиса, а от имени Чемберлена и Гитлера была опубликована совместная декларация, в которой говорилось, что Англия и Германия никогда не будут снова воевать друг против друга и будут решать все вопросы путем переговоров. Нет необходимости говорить о том, что эта декларация временно приободрила народы Европы, и, когда Чемберлен и Даладье вернулись в свои столицы 30 сентября, их встречали как генералов-победителей. Мюнхенская встреча явилась кульминацией так называемой политики умиротворения. Можно сказать, что она усилила самоуверенность Германии, вселив в нее веру в малодушие Англии и Франции, и побудила предпринять новые, еще более дерзкие шаги.

Как выяснилось в ходе МВТДВ, японский военный атташе в Германии телеграфировал в Токио о моей непригодности для роли посла в Германии, ибо я не поехал в Мюнхен, когда там проходила указанная встреча. В Токио из этого создали целую проблему. Я же в то время страдал от ревматизма и еще до Мюнхенской встречи отклонил приглашение поехать на съезд партии в Нюрнберге. По той же причине я отказался и от участия в конференции в Мюнхене. Послы дружественных Германии стран, естественно, должны были собраться в Мюнхене, ибо туда съехались их премьеры или министры иностранных дел, и встреча затрагивала их национальные интересы. Но, поскольку Япония не имела непосредственного отношения к этой конференции, японскому послу, в случае его приезда в Мюнхен, пришлось бы либо стать просто любопытным наблюдателем, либо отстаивать интересы Германии. "Офицерская дипломатия”, проводившаяся теми, кто не понимал даже эту альтернативу, причинила огромный вред Японии, а источником такой дипломатии являлось, конечно, высшее командование в Токио.

С окончанием Мюнхенской конференции кризис исчез подобно умчавшейся буре, и Европа радовалась, словно наступила весна. Я покинул Берлин, когда Германия была одурманена успешным поглощением Судетской области. Как раз в это время в посольство был доставлен подарок императора Гитлеру, и частью для того, чтобы вручить его, частью, чтобы попрощаться, я направился к канцлеру на виллу в Берхтесгаден. Из Берлина меня сопровождал специально прикомандированный шеф-секретарь канцлера Мейснер, а на вилле мне был оказан сердечный прием. Выразив глубокую благодарность за подарок императора, Гитлер произнес несколько теплых слов, сожалея о моем отъезде. Как при всех встречах со мной, так и на этот раз, он держался дружески, несколько раз выразил сожаление по поводу кратковременности моего пребывания и указал на важность моей работы в России, демонстрируя тем самым интерес к советской системе.

Коснувшись Мюнхенского соглашения, я сказал: "Прежде чем покинуть Германию, мне хотелось бы задать Вам один вопрос. Сохранится ли в Европе мир, как предусмотрено этим соглашением?” Гитлер, взглянув на присутствовавшего тут же Риббентропа, сразу стал серьезным и ответил, что все зависит от позиции Англии: до тех пор, пока Англия не предпримет акций, враждебных Германии, мир в Европе будет обеспечен. Продолжая эту тему, я спросил: ”Не означает ли это, что, если Англия не будет действовать в соответствии с намерениями Германии, мир сохранить не удастся?” Канцлер ответил, что именно так и надо понимать ситуацию. Я откланялся и, покинув виллу, стал спускаться вниз по горной дороге. Мышление Гитлера оказалось именно таким, каким оно мне и представлялось, и я понял, что будущее Европы, нет, — всего мира, наверняка будет богато событиями. Я выехал из Берлина в Москву 27 октября, чувствуя себя человеком, который, завидев первые всполохи пламени, спешит спастись от пожара.