Воспоминания японского дипломата - [22]

Все соглашались с тем, что контролю России над дорогой следует положить конец, либо в интересах улучшения советско-японских отношений, либо в целях окончательного подтверждения независимости Маньчжоу-го, которая едва ли была достижима при наличии чужой дороги, наследия империализма, врезавшейся в сердце его территории. Однако русские поначалу запросили слишком высокую цену, "инциденты" вдоль дороги уже чрезвычайно затрудняли ее эксплуатацию и, по имевшим хождение расчетам, могли со временем предельно осложнить позицию советской стороны. Поэтому покупка за любую цену того, что, в конце концов, должно было само упасть в руки, рассматривалась в армии как экстравагантная причуда. В своей "Внешней политике" господин Того дал исчерпывающий ответ на подобные аргументы. "Поскольку мы не можем оправдать присвоение доли России насильственным путем, — писал он, — будет только разумно, если мы эту дорогу купим. Цена действительно высока, но обращение к другим средствам, таким, как сила, сделает ее еще выше, ибо приведет к утрате Японией и Маньчжоу-го международного доверия". На этот раз апелляция к честности возобладала, и было решено, что дорогу приобретет Маньчжоу-го. Проведение переговоров возложили на господина Того (внешние сношения Маньчжоу-го были доверены японскому правительству). Почти два года стороны непрерывно торговались в Токио, причем переговоры время от времени нарушались новыми "инцидентами" на далеких равнинах Маньчжурии. Наконец, сделка свершилась, и серьезная угроза советско-японским отношениям была ликвидирована. В то время многие верили, что продажа КВЖД знаменует собой окончательный отказ Советского Союза от империалистической политики царизма на Дальнем Востоке.

Господин Того стремился воспользоваться атмосферой добрососедства, которое превалировало в советско-японских отношениях после урегулирования проблемы КВЖД, для устранения других многолетних причин конфликтов. Двум из них он уделял особенно много времени и внимания, хотя в конечном счете его усилия были сведены на нет событиями совершенно в другой области. Первая причина — отсутствие демаркации границы между Маньчжоу-го и советской Внешней Монголией. Где проходила подлинная граница, никто не знал, ибо зона эта представляла собой пустынную местность и ранее считалась недостойной какого бы то ни было обследования. Теперь же из-за нее происходили довольно частые столкновения. Господин Того намеревался провести демаркацию границы для их прекращения и в качестве прелюдии к заключению пакта о ненападении. Переговоры, которые он вел, имея в виду эти цели, достигли стадии соглашения о создании комиссий по демаркации, когда объявление о заключении Антикоминтерновского пакта положило конец новой эпохе благожелательства и нанесло смертельный удар соглашению о демаркации границы. Вторая причина — отсутствие соглашения о переводе ежегодно возобновляемых сахалинских рыболовных концессий на долговременную основу. Оно продвинулось еще дальше (было уже подписано и находилось в процессе ратификации), прежде, чем его постигла та же судьба. Мудрость настояний господина Того на необходимости принятия мер по предотвращению пограничных споров была доказана вскоре после этого, когда в 1938 году "инцидент", связанный с вопросом о принадлежности сопки Чанкуфын[57] в пункте, где сходятся границы Маньчжурии, Кореи и Приморского края, вылился в крупное сражение и в течение некоторого времени грозил перерасти в войну. Однако к тому времени господин Того был уже переведен на должность посла в Германии.

Будучи директором соответствующего Бюро, господин Того имел также отношение к Антикоминтерновскому пакту. Переговоры об этом документе, нацеленном на создание оборонительного военного союза против СССР, вел в Берлине японский военный атташе, который следовал указаниям высшего армейского командования. К тому времени, когда текст получили директора Бюро, пакт уже воплощал государственную политику Японии, но господину Того он не понравился. Не понравились ни вступление Японии в тесные контакты с нацистской Германией, ни очевидные последствия этого пакта для советско-японских отношений, ни вызывающая опасения перспектива дальнейшего отчуждения Англии от Японии. Однако самое большее, что он мог сделать, это несколько смягчить формулировки (первоначальный проект, по его словам, "звучал как нацистский манифест"), а также добиться включения в приложенный к пакту секретный протокол одного прилагательного, которое устанавливало важное ограничение: в новом варианте военная помощь предусматривалась лишь в случае превращения другого участника пакта "в объект НЕСПРОВОЦИРОВАННОГО нападения”. Кроме того, господин Того настаивал на том, что, коль скоро политические интересы государства требовали заключения такого пакта с Германией, одновременно следовало бы предпринять усилия для установления отношений "сердечного согласия” с Англией. Кабинет одобрил его предложение, однако "Китайский инцидент” расстроил начавшиеся было переговоры по этому вопросу.

И, наконец, предметом забот господина Того, как директора Бюро, была проблема ограничения военно-морских вооружений. В случае, если бы одна из стран-участниц Вашингтонского договора использовала свое право на его денонсацию, срок действия этих ограничений, установленных в Вашингтоне в 1922 году и расширенных в Лондоне в 1930 году, истек бы в 1936 году. Еще со времен Лондонской конференции было очевидно, что японский ВМФ не согласится с дальнейшим продлением системы, которая позволяла иметь число линкоров, равное только 60% от соответствующего показателя для ее главных соперников, и возобновление гонки военно-морских вооружений казалось неминуемым. С приближением 1936 года в военных кругах пошли разговоры о том, что он будет "годом кризиса". Подобные разговоры и сопровождавший их ускоренный процесс вооружений, в свою очередь, еще больше усиливали власть милитаристов. Взгляды господина Того на проблему военно-морских ограничений и на кризис Лондонской конференции 1935 года к тому времени уже сложились и нашли свое отражение в его "Внешней политике”: