Воспоминания японского дипломата - [20]

Присутствие оккупационной армии, да еще в традиционно заповедной зоне господства местных военачальников и их армий не могло не привести к столкновениям. Происходили или утверждалось, что происходили, частые инциденты, в том числе нападения на японские войска или японских граждан, уничтожение японской собственности, антияпонские бойкоты и т.п. В связи с каждым инцидентом северокитайская группировка выдвигала требования о возмещении убытков и сопровождала их ультиматумами, предписывавшими под страхом применения японского оружия вывод китайских войск и делегирование политической власти центрального правительства местным режимам. В то время как суверенитет Китайского государства ослаблялся подобной инфильтрацией, его территорию с флангов захватывала Квантунская армия, которая, обнаружив явную тенденциею действовать без оглядки на токийское правительство, распространяла свои операции от Маньчжоу-го на запад в Монголию и порой даже переходила через Великую стену, угрожая Пекину. По всей территории Северного Китая и Монголии как грибы появлялись многочисленные "автономные режимы”, и японские силы, общаясь в основном с этими марионетками, а не с центральным правительством Китая, вымогали из них во имя "экономического процветания” все новые и новые отречения от суверенитета. Как реакция на эти события, в Китае начался подъем национализма, который, начиная примерно с 1935 года, позволил Национальному правительству стабильно продвигаться по пути к внутреннему единству, подкрепляя это продвижение растущей решимостью очистить свою землю от японцев и всего с ними связанного и восстановить контроль над страной. В значительной мере именно дух сопротивления Японии объединял Китай. Осознание неминуемой развязки ощущалось повсеместно.

В то время как в Китае происходили эти события, в самой Японии после "Маньчжурского инцидента” поднялась мощная волна шовинизма. Все те, кто выступал против экспансионизма и милитаризма, клеймились как "коррумпированные политиканы" или "эгоистичные финансовые магнаты”, которых надо было заставить замолчать. Под рукой было и издавна традиционное для японской политики средство решения этой задачи — убийство, к которому стали прибегать милитаристы и примкнувший к ним сброд разного рода ультра-националистов и прочих фанатиков. Еще в 1918-1932 годах, то есть в так называемый "период нормального государственного развития”, три премьера и ряд других общественных деятелей умерли насильственной смертью, ибо их взгляды по различным вопросам, будь то разоружение, аграрная реформа или что угодно еще, но всегда не очень далекое от проблем Китая (убийцы обычно весьма туманно излагали свои мотивы), не устраивали ура-патриотов.

Свидетельств роста тоталитаризма было множество. Вслед за министром финансов и директором-распорядителем огромного дзайбацу "Мицуи” весной того же 1932 года от руки офицеров армии и флота пал премьер Инукаи. В 1933-1934 годах последовала серия новых заговоров, которые, если и не привели к большому кровопролитию, тем не менее способствовали укоренению в стране атмосферы террора. Хотя к 1935 году и в Китае, и в Японии серьезные нарушения порядка сделались нормой, наиболее ярые приверженцы авторитарной власти из числа военных все еще были недовольны темпами продвижения к их целям. В том же 1935 году один из них в чине полковника прямо в кабинете военного министерства зарубил мечом директора Бюро по военным делам генерала Нагата: умеренно настроенный генерал активно пытался расформировать армейскую клику, требовавшую "обновления” жизни нации с тем, чтобы поставить ее в жесткие рамки военного абсолютизма.

Все это было лишь прелюдией к оргии терроризма, которым был отмечен 1936 гол. 26 февраля этого года (день запомнился японцам в виде аббревиатуры "2-26”) группа солдат Первой армейской дивизии в Токио во главе с младшими офицерами подняла бунт, захватила официальную резиденцию премьера, здания парламента, военного министерства и • других правительственных учреждений и на четыре дня парализовала деятельность государства. Тем временем другие офицеры и солдаты убивали всех попадавшихся им высших государственных лиц. Знаменитый министр финансов Такахаси Корэкиё, лорд-хранитель печати и бывший премьер адмирал виконт Сайто и член "Большой армейской тройки" Генеральный инспектор военного образования были сражены винтовочным огнем; премьеру адмиралу Окада, бывшему лорду-хранителю печати графу Макино и главному камергеру адмиралу барону Судзуки более или менее повезло и, кому с ранениями, кому без, удалось уцелеть в резне. Мятежники опубликовали манифест с изложением своих мотивов и с объявлением государственных старейшин, финансовых магнатов, правительственных чиновников и политических партий виновными в критическом состоянии международных отношений Японии, в разоружении и в неспособности принять необходимые меры для защиты национальной чести во всем мире.

Поскольку даже армия, охваченная фашистскими настроениями, не могла стерпеть подрыв дисциплины, который стал очевидным в день "2-26", главари мятежа были судимы военно-полевым судом и расстреляны (их предшественникам, военным и гражданским убийцам государственных деятелей, традиционно удавалось избежать такого возмездия). Несмотря на то, что попытки государственного переворота не достигли поставленных целей (большая их часть была направлена на установление в той или иной форме военной диктатуры), выраженные ими настроения овладели воображением масс, и они во многом подготовили страну к внутреннему "обновлению" и очередным пиратским авантюрам последующих лет. Этот результат был достигнут не без значительной борьбы внутри страны. Голоса, звавшие к умеренности и порядочности, разумеется, поднимались против тоталитаризма и агрессии за границей, но они не были слышны в грохоте военных маршей. В атмосфере прославления милитаризма и силы, созданной успехом "Маньчжурского инцидента", престиж армии возрос настолько, что ей удалось обрести возможность диктовать состав Кабинетов. Начиная с 1932 года, армия не допускала формирования правительства, в том числе и надпартийного, если во главе его не стоял генерал, адмирал или безопасный для нее гражданский реакционер. В 1937 году даже один из самых прославленных армейских офицеров генерал Угаки не смог оправдать полученный от императора мандат на формирование кабинета, ибо ему не удалось найти ни одного генерала, готового занять пост военного министра и подчиняться человеку, который, занимая этот пост в двадцатых годах, согласился на численное сокращение армии.