Воспоминания японского дипломата - [159]

В какой-то момент, казалось, начал открываться еще один возможный путь к миру. Вскоре после только что описанных событий министр военно-морского флота Ёнаи сказал мне, что некто Даллес[131], американский представитель в Швейцарии, действуя через нашего представителя в Банке международных расчетов Китамура, передал японскому военно-морскому атташе в Берне, что Японии следовало бы безоговорочно капитулировать. Ёнаи спросил меня, кто такой этот Даллес и какие инструкции касательно ответа следует направить военно-морскому атташе. В то время Касэ Сюнъити, японский министр-посланник в Швейцарии, был, как и наш министр-посланник в Швеции, в неважных отношениях с военным и военно-морским атташе, приписанными к его миссии. Как в Швейцарии, так и в Швеции министры-посланники не могли работать в добром согласии с военными и военно-морскими атташе. Поэтому я еще раньше обратился к военному министру и министру военно-морского флота, а также к двум начальникам штабов с просьбой информировать своих представителей по телеграфу о недавних событиях. Как сказал мне Ёнаи, предложение Даллеса держалось в секрете от министра-посланника Касэ и военного атташе. На мой взгляд, сложившаяся ситуация давала хорошую возможность прощупать намерения США, и я предложил Ёнаи направить военно-морскому атташе в Берне следующие инструкции: поручить Кита-мура ответить Даллесу, что Япония не может рассматривать вопрос о согласии на безоговорочную капитуляцию, что любая капитуляция должна основываться на определенных условиях, а затем посмотреть, какова будет реакция американской стороны. Мы договорились, что министр военно-морского флота в соответствующем духе проинструктирует своего атташе, но через две-три недели, как сообщил мне Ёнаи, инструкции еще не были отправлены, и поскольку время ушло, мы от этой попытки отказались.

К концу июня военное положение, какой аспект его ни возьми, стало критическим. Воздушные налеты и развал транспортной системы привели к катастрофическому падению производства. Не говоря уж о резком сокращении выпуска самолетов, даже соль, столь необходимая для изготовления взрывчатых веществ, попала в разряд остро дефицитных товаров. Все более резкая нехватка продовольствия могла предвещать к зиме серьезные волнения населения. Казалось, что информированные круги и в официальном, и в частном секторах сознавали невозможность продолжения борьбы, и со всех сторон нарастало давление с требованием заключить мир. Министр сельского хозяйства и лесоводства Исигуро, министр без портфеля Сакандзи и другие министры специально обратились ко мне, чтобы поделиться своими опасениями.

Настроения неофициальных кругов выразили профессора Токийского императорского университета Намбара и Такаги, которые нанесли мне визит с целью побудить к скорейшему достижению мира. Я сказал им, что предпринимаемые мной шаги полностью соответствуют этой цели, и добавил, что был бы признателен, если бы профессор Такаги, эксперт по американским делам, мог бы предложить тот или иной план установления прямого контакта с какими-либо кругами в США на предмет попыток достичь мира посредством переговоров. К этой кампании примкнули политики, в том числе даже один член парламента — социалист, который хотел, чтобы я, несмотря на традиционно плохие отношения между Вторым и Третьим Интернационалами, организовал его поездку в Москву для установления контакта с Соединенными Штатами. И только от бывших сотрудников МИДа не поступало никаких обращений о необходимости прекратить войну, что казалось мне странным.

С другой стороны, связи между союзными державами тем временем становились все теснее: Т. В. Сун совещался с русскими в Москве, и поговаривали о новой встрече, в Потсдаме, между главами правительств США, Англии и СССР. Было абсолютно ясно, что позиция Японии становится все более уязвимой, и я стремился заложить первый камень на пути к миру до трехсторонней встречи. Однако в переговорах между Хирота и Маликом, несмотря на все усилия, не наблюдалось никакого прогресса, а когда я пригласил посла Малика к себе, чтобы выяснить его взгляды, он, сославшись на болезнь, не приехал. Когда мне доложили, что сотрудники советского посольства сообщили нашим ответственным представителям об отправке в Москву наших предложений об условиях мира не по телеграфу, а с курьером, я понял: питать надежды на переговоры с советским послом больше не приходится. Поэтому в самом начале июля я обсудил с премьером вопрос о немедленном направлении в Москву специального посланника с тем, чтобы предпринять шаги по пути к миру. Я имел в виду, что возглавит миссию принц Коноэ.

Обычно намеченного посланника информировал о назначении сам император, и принц, разумеется, счел бы за честь получить информацию так, а не иначе. Однако, учитывая возможные превратности подобной миссии, представлялось целесообразным сначала проинформировать принца Коноэ неофициально. Поэтому, посоветовавшись с премьером, я 8 июля в Каруидзава изложил принцу суть вопроса. Он высказал согласие отправиться в Москву в случае, если получит назначение, но заметил, что ему было бы неудобно быть связанным слишком жесткими инструкциями до отъезда. 9 июля я вернулся в Токио и немедленно доложил премьеру о результатах беседы с принцем Коноэ. Как сообщил мне премьер, 7-го числа император спрашивал у него, не следует ли направить в Москву специального посланника, чтобы ускорить решение вопроса. Он известил императора, что министр иностранных дел поехал в Каруидзава для консультаций с принцем Коноэ и что по возвращении мы приступим к реализации этого плана. На заседании 10 июля Высшему совету по руководству войной было сообщено о желании императора и моих консультациях с премьером в предшествующие дни. Я сказал, что нам не удалось определить позицию СССР, что переговоры Хирота с Маликом не получили развития и что при существующем положении дел на фронтах и в тылу, а также явно приближающейся конференции США, Англии и России мы можем потерять последний шанс, если немедленно не доведем пожелания императора о мире до сведения СССР. Поэтому, пояснил я, мы с премьером после тщательных обсуждений решили, что такое уведомление необходимо сделать, а по получении ответа советской стороны — направить специального посланника для ведения переговоров.