Воспоминания уцелевшего из арьергарда Великой армии - [18]

Погода тоже нас порадовала, мы с нетерпением ожидали нашего прибытия в Смоленск, как счастливого окончания всех наших неприятностей.

Вдруг на следующий день, в самый разгар нашего марша, погода резко ухудшилась, и стало очень холодно. Поздно вечером мы прибыли в Дорогобуж. 1-я дивизия разместилась на возвышенных местах города, а 2-я —   в четверти лье, чтобы охранять подходы. Это была самая холодная ночь за все прошедшее время, валил густой снег и сильный ветер мешал нам разводить костры, топлива для которых, в том месте, где мы стояли, и так было очень немного.

Маршал Ней, однако, задумал план, как остановить противника, и весь завтрашний день продержать его под Дорогобужем. Мы все еще находились в двадцати лье от Смоленска, а пройдя половину этого расстояния, нужно было перейти Днепр. Поэтому было очень важно не допустить заторов в этой точке, и дать армии время увести подальше артиллерию и обозы.

На рассвете 8-го ноября, 4-й и 18-й полки генерала Жубера, покинули свои бивуаки, чтобы занять позицию у Дорогобужа. Казаки, воспользовавшись густым туманом, преследовали нас до самого города. Дорогобуж, построен на холме, на берегу Днепра. 2-я дивизия, которой было приказано защитить выход к реке, была распределена таким образом: батарея из двух пушек защищала проход на нижнюю улицу, ее же поддерживала часть 4-го полка. Слева стояла рота 18-го полка, размещенного на мосту через Днепр. На холме справа, перед собором, находилось 100 человек из 4-го, ими командовал майор. Остальная часть дивизии размещалась на крепостном дворе, на той же возвышенности, 1-я дивизия —   в резерве, за городом. Вскоре после того, как была сделана эта расстановка сил, прибыла пехота противника, и тотчас пошла в атаку, мост был взят, и позиция у собора тоже. Генерал Разу, заблокированный с оставшейся частью своей дивизии, в крепостном дворе, и действуя со своей обычной нерешительностью, был на грани того, чтобы оказаться в окружении, когда он, наконец, дал нам приказ наступать —   и тут нельзя было терять ни минуты. Я возглавил свой полк, и мы обрушились на врага, занявшего городские высоты. Битва была жаркой —   характер местности и снег по колено, вынудили наш полк разделиться подобно стрелкам на отдельные группы и так сражаться. На некоторое время русских остановили, но вскоре они снова проникли в нижнюю часть города, и генерал Разу, опасаясь попасть в окружение, приказал отступать. Я двигался медленно, периодически перестраивая своих людей, и все время держался лицом к противнику. Поддерживавший нас 18-й полк, шел вместе с нами, и, в конце концов, оставив врага хозяином города, мы присоединились к 1-й дивизии.

Маршал Ней, недовольный провалом своего плана, обрушил свой гнев на генералов Разу, Жубера, и весь мир. Он утверждал, что противник не был настолько силен, чтобы таким образом выгнать нас из Дорогобужа, и задал мне ряд вопросов касательно количества его войск. Я отвечал, что мы были слишком близко, чтобы иметь возможность их посчитать. Прежде чем принять решение об уходе из этого города он приказал генералу д’Энену вновь с 93-м полком войти в нижний город и отбить у врага фургоны с боеприпасами.

Едва полк приступил к выполнению приказа, как тотчас был яростно атакован русской артиллерией. В панике и беспорядке ему пришлось отойти. Вынужденный отказаться от дальнейших атак, маршал Ней отправился к Смоленску.

В то же время, нужда, которую мы испытывали с самого начала нашего отступления, с каждым днем становилась все сильнее и сильнее. Небольшой запас провизии, которые мы имели, заканчивался. Лошади, которые везли его, умирали от усталости и голода, и впоследствии сами были съедены голодными солдатами. С того времени, когда мы приступили к обязанности арьергарда, каждый, кто покидал колонну в поисках пищи, попадал в руки врага, атаки которого с каждым днем становились все сильнее. Мороз усугубил наши страдания. Самые измученные солдаты бросали оружие, выходили из рядов и шли сами по себе —   таких было множество. Они останавливались там, где находили немного дров для костра, на котором они могли приготовить кусок конины или немного муки —   если, конечно, им удавалось сберечь от своих товарищей эти жалкие крохи. Наши голодные солдаты совершенно не стеснялись напасть на любого одиноко бредущего человека, и последние считали себя счастливыми, если у них не отнимали еще и одежду. Разорив страну, мы, таким образом, уничтожили самих себя. Нужда и нищета нанесли нам решающий удар. Любой ценой было необходимо сохранить тех солдат, которые остались верны своим знаменам, и теми, кто, выполняя свой долг в арьергарде, нес на себе основную тяжесть атак противника и до сих пор сдерживал все его атаки. С другой стороны, покинувшие свои полки, и желавшие больше служить, конечно, не были достойны ни жалости, ни хорошего отношения. Дорога, по которой мы шли, была похожа на поле боя. Те, кто до сих пор сопротивлялся холоду и усталости, погибали от голода. Те, кто сохранил немного пищи, от слабости не могли продолжать путь и попадали в плен. Одни отмораживали руки и ноги и умирали прямо на снегу. Другие, те, кто ночевал в деревнях, погибали в пожарах, устроенных своими спутниками. В Дорогобуже мне довелось быть свидетелем эффекта, который оказал голод на солдата моего собственного полка. Он напоминал пьяного. Он был среди нас, но не узнавал никого из нас, он искал свой полк, он называл имена солдат своей роты и обращался к ним как к чужим, он шел пошатываясь, взгляд его был безумен. Он пропал в самом начале нашего марша, и я никогда больше не видел его. Среди нас были маркитанты и жены солдат, принадлежащих к полкам, которые шли перед нами. Многие из этих несчастных женщин имели детей, и, несмотря на всеобщий эгоизм, каждый старался помочь им. Один тамбурмажор несколько дней нес ребенка на руках, а те из наших офицеров, у кого имелись лошади, тоже позволяли этим людям пользоваться ими. Лично я тоже позволил одной женщине с ребенком несколько дней проехать в собственной повозке, но ведь этого же так мало! Как мы могли в данной ситуации сделать так, чтобы всем стало легче?