Воспоминания уцелевшего из арьергарда Великой армии - [15]
Перед своим окончательным уходом Император решил отомстить Москве и полностью уничтожить то, что уцелело.
Маршалу Мортье было приказано задержаться на несколько дней с Молодой Гвардией, чтобы защитить марш других армейских корпусов от войск противника, дислоцированных на северном направлении. Согласно другому приказу он должен был взорвать Кремль и сжечь все уцелевшие постройки. Вот так погиб этот несчастный город. Он был сожжен своими детьми, разграблен и уничтожен его завоевателем.
Однако, выполняя эти жестокие приказы, маршал смягчил тем, что уделил много времени и сил больным и раненым — и это делает честь ему как человеку и полководцу.
Ночью 18-го октября фургоны 3-го корпуса собрались в Симоновом монастыре. Никогда еще армия не была обременена таким количеством повозок. У каждой роты была по крайней мере одна телега или одни сани, чтобы везти провиант. Ночи едва хватало, чтоб все это нагрузить и привести в порядок. За час до рассвета все роты моего полка собрались у моей квартиры, и мы начали наш марш. Ночной мрак, молчание солдат, дымящиеся развалины, которые мы попирали нашими ногами, и каждый из нас с тревогой предчувствовал все беды этого памятного отступления. Даже солдаты понимали затруднительность нашего положения; они были одарены и умом, и тем поразительным инстинктом, который отличает французских солдат и который, заставляя их взвешивать со всех сторон опасность, казалось, удваивал их мужество и давал им силу смотреть опасности в лицо. Симонов монастырь, расположенный у Калужской заставы, был весь объят пламенем, когда мы туда приехали. Жгли провиант, который не могли взять с собою, и по небрежности, вполне понятной в это время, полковники не были предупреждены об этом. Во многих фургонах было свободное место, а перед нами горел провиант, который, быть может, спас бы нам жизнь.
3-й корпус собрался и выступил по новой Калужской дороге, так же, как и 1-й корпус и Императорская Гвардия. Мой полк в это время состоял из 1100 человек, а весь 3-й корпус не превышал 11 000 человек. Я думаю, что вся армия, вышедшая из Москвы, состояла не более как из 100 000 человек.
Ничего не может быть любопытнее, как движение этой армии, а обширные равнины, которые встречались по выходе из Москвы, позволяли наблюдать это движение во всех его подробностях.
Ничего не может быть любопытнее, как движение этой армии, а длинные равнины, которые встречались по выходе из Москвы, позволяли наблюдать это движение во всех его подробностях. Мы тащили за собой все, что избегло пожара. Самые элегантные и роскошные кареты ехали вперемежку с фургонами, дрожками и телегами с провиантом. Эти экипажи, шедшие в несколько рядов по широким русским дорогам, имели вид громадного каравана. Взобравшись на верхушку холма, я долго смотрел на это зрелище, которое напоминало мне войны азиатских завоевателей. Вся равнина была покрыта этими огромными багажами, а московские колокольни на горизонте были фоном, который довершал эту картину. Был отдан приказ сделать тут привал, как будто для того, чтоб в последний раз взглянуть на развалины этого старинного города, который вскоре исчез из наших глаз.
Через два дня 3-й корпус прибыл в Чириково и занял позицию, в которой мог держать под контролем дороги на Подол[55] и Фоминское. В то же время 1-й корпус и Гвардия совершали фланговый марш по старой Калужской дороге, чтобы поддержать 4-й корпус. 3-й корпус, который был направлен следовать по этому маршруту последним, трое суток простоял в Чириково, а покинул его 23-го, в полночь. Ужасен был этот ночной марш. Дождь лил ручьями, дорога стала почти непроходимой, и лишь 26-го вечером мы достигли Боровска. Кроме того, нас непрерывно преследовали казаки, которые, тем не менее, воздерживались от серьезного нападения. Мое внимание было полностью направлено на поддержание порядка и дисциплины в моем полку, и офицеры, и рядовые услышали от меня немало теплых слов. Лишь одного сержанта — в общем-то, неплохой солдата — виновного в какой-то небрежности, проявленной им в управлении доверенным ему аванпостом, я счел необходимым понизить в звании, несмотря на заступничество его капитана.
Фланги нашей колонны прикрывала легкая кавалерия генералов Жирардена и Берманна, получившие приказ сжигать все деревни на своем пути.
В Боровске мы воссоединились с основной частью армии и узнали о том, что произошло за время нашего отсутствия.
Генерал Кутузов, узнав о марше французской армии по старой Калужской дороге, покинул Тарутино. Фланговым маршем он подошел к Малоярославцу и атаковал 4-й корпус. В яростной стычке победу одержали французы, несмотря на то, что их было меньше. Кутузов отошел на шесть лье и укрылся за редутами. Одна из его дивизий, обошедшая нас справа со стороны Медыни, оставила нам только два варианта — либо сражаться, либо отступить. Ситуация была серьезной и требовала немедленного принятия решения. Маршал Бессьер и другие рекомендовали отступить. Они, конечно, не сомневались в победе, но боялись потерь и дезорганизации, которые могли бы последовать за этой победой. Кавалерийские и артиллерийские лошади еле держались на ногах от усталости и плохого питания, и как бы мы могли пополнить их количество после этой битвы? Какими силами мы транспортировали бы наши пушки, боеприпасы, раненых? При таких обстоятельствах, марш на Калугу был бы чистым безумием, и здравый смысл подсказывал, что нужно идти только на Смоленск. Граф Лобау неоднократно заявлял, что нельзя терять ни секунды времени и как можно быстрее перейти Немана. Некоторое время Наполеон раздумывал, весь день 25-го со своими генералами он изучал и обсуждал план и поле битвы. Наконец, он решился на отступление, и, я могу добавить к его чести, что одним из мотивов, которые повлияли на его решение, было то, что после этой битвы он был бы вынужден бросить своих раненых на поле боя.
