Воспоминания уцелевшего из арьергарда Великой армии - [13]

Впервые во главе своего полка я шел по руинам Москвы. Это было ужасное, и в то же время необычайное зрелище. Одни дома были разрушены до самого фундамента, от других остались почерневшие от дыма и копоти стены. Улицы завалены всевозможными обломками и ужасный запах гари. То тут, то там нам попадались либо особняк, либо храм или дворец, а вокруг —   руины и полная разруха. Церкви, особенно, с их разноцветными куполами, пышностью и разнообразием их форм, напоминали нам о былой красоте Москвы. Теперь они стали убежищем для тех, кого наши солдаты выгнали из их уцелевших домов. Эти несчастные, блуждающие, словно призраки среди руин и одетые в лохмотья, прибегали к наиболее тяжким способам, чтобы продлить свое жалкое существование. Иногда они ели сырые овощи, найденные в садах, а иногда разрывали на мелкие куски трупы валявшихся на улицах мертвых животных. Некоторые из них прыгали в реку, чтобы спасти хотя бы часть зерна, выброшенного их согражданами в воду, и которое теперь пребывало в состоянии брожения. Бой барабанов и звуки военной музыки, которые сопровождали наш марш, сделал это зрелище еще печальнее, отождествляя триумф с разрушениями, страданиями и смертью. Пройдя через весь этот огромный город, мы были расквартированы в деревнях на Ярославской и Владимирской дорогах. Меня поселили в усадьбе Кусково, принадлежавшему графу Шереметьеву, человеку неслыханно богатому и баловню судьбы. Его очаровательный дом был разграблен так же, как и другие. Исчерпав ресурсы этой деревни, мы вновь вошли в Москву, и были размещены в пригороде по Владимирской дороге.

Через этот пригород, расположенный в северной части Москвы, протекает река Яуза, впадающая в Москву-реку в центре города. Большинство домов здесь от других отделяют сады или ухоженные участки земли; имелось тут несколько дворцов: остальные дома были построены из дерева. Поскольку почти все они погибли в огне, нам пришлось поселять наши роты на значительном расстоянии друг от друга. Я находился в центре квартала, занимаемого моим полком и вместе со старшими офицерами жил в большом и неплохо сохранившемся каменном особняке. В бальном зале этого дома жило около сорока местных жителей. Я приказал своим солдатам защищать их и как можно более стараться смягчить их страдания. Но что же мы, которые испытывали недостаток во всем, могли еще сделать для этих бедных людей?

С большим трудом мы могли теперь купить черный хлеб и пиво, мясо стало редкостью. Мы отправляли хорошо вооруженные отряды за крупным рогатым скотом в окрестные леса, в которых прятались крестьяне, но очень часто эти отряды возвращались ни с чем. Таково было мнимое изобилие, которое мы приобрели, разорив город. И хотя хлеба и мяса не было, ликеры, сахар и сласти имелись в огромных количествах. Мы щеголяли в мехах, но не было ни обычной одежды, ни обуви, и мы стояли на пороге смерти от голода, хотя и с бриллиантами, драгоценными камнями и другими предметами роскоши окружавшими нас. Обнаружив, что множество русских солдат бродит по улицам Москвы, я арестовал пятьдесят человек, а затем отвел их в штаб.

Генерал, которому я доложил об этом, сказал, что я мог спокойно расстрелять их всех, и разрешил мне поступать так в будущем. Я никогда, однако, не воспользовался этим его разрешением. Нетрудно представить, как беспокойно было в Москве в период нашего там пребывания. Любой офицер и любой солдат могли бы рассказать что-нибудь об этом. Одной из самых ярких историй является та, что повествует о русском, который прятался в руинах какого-то дома и был найден французским офицером. Офицер жестами дал ему понять, что он будет защищать его, и так и поступал некоторое время, но, будучи позже при исполнении приказа, на вопрос другого командующего патрулем офицера он довольно необдуманно ответил: «Я рекомендую вам этого господина». Тот же, вложив совершенно иной смысл в эту рекомендацию и тон, в котором она была высказана, немедленно приказал расстрелять этого несчастного как поджигателя.

В первые дни пожара, молодой немец, студент-медик, нашел убежище в моем бивуаке. У него почти не было одежды, и, казалось, он совершенно потерял голову. В течение трех недель я заботился о нем. Он был очень благодарен мне за это, но ничто не могло излечить его от страха. Однажды я шутливо предложил ему записаться в мой полк. В тот же вечер он исчез, и больше я его никогда не видел.

А русская армия ежедневно укрепляла свои силы, стоя на берегах Нары, и различные партизанские отряды, которых было очень много в окрестностях Москвы, становились все смелее и активнее.

Город Верея подвергся внезапному нападению, а его гарнизон уничтожен. Некоторые войсковые подразделения а также обозы больных и раненых, стремящихся попасть в тыл, были отрезаны от Смоленской дороги. Казаки нападали на наших фуражиров, а крестьяне охотились на мародеров-одиночек. Король Неаполя, лишившийся почти всех лошадей, и солдаты которого были вынуждены питаться только кониной, каждый день посылал к Императору, умоляя его либо подписать мир, либо позволить ему отступать. Но Наполеон ничего не желал ни видеть, ни слышать, и взамен, его генералы получили только весьма странные приказы в ответ на свои просьбы. Например, навести порядок в Москве и защитить крестьян, чтобы они могли привозить свои товары на рынки, и это в то самое время, когда все окрестности были разорены этими же крестьянами, вставшими с оружием в руках против нас самих. Опять же, был отдан приказ закупить 10 000 лошадей в стране, где больше не существовало ни лошадей, ни людей. Затем нам сказали, что мы должны будем зимовать в разоренном городе, где уже в октябре месяце мы умирали от голода. Потом каждый полк получил приказ обеспечить себя зимней одеждой и обувью, а когда их командиры возразили, что у них нет ни ткани, ни кожи, ни других материалов, им сказали, что если они хорошо поищут, то все и найдут. И как бы специально для того, чтобы сделать последний приказ совершенно невыполнимым, дальнейшее разграбление города было строго запрещено, а вся Императорская Гвардия была собрана в Кремле. Имелись и губернатор и суперинтенданты, но прошел месяц, а наше положение никак не улучшилось.