Воспоминания уцелевшего из арьергарда Великой армии - [12]

Но эти сладкие ожидания были разрушены беспрецедентным в истории мира событием, который доказал, что с русскими договор невозможен. Город, который они не смогли защитить, они сожгли собственными руками.

Пожар этот был подготовлен заранее. Губернатор Ростопчин собрал огромное количество горючих материалов, якобы для того, чтобы построить воздушный шар, который должен был сжечь своим огнем всю французскую армию. В то же время его прокламации, уверяли жителей Москвы, что на самом деле русская армия побеждает. У Смоленска французов избили, у Москвы-реки им нанесли тяжкое поражение, и если русская армия сейчас отступает, то это только для того, чтобы занять лучшую позицию и получить подкрепления. Но, несмотря на эти заверения, знать покинула Москву, архивы и сокровища империи были вывезены, а когда французская армия предстала перед вратами города, правду скрыть стало уже невозможно. Одни жители обратились в бегство, другие остались в своих домах, веря в то, что французы —   в собственных интересах —   пощадят Москву. Утром 14-го, губернатор собрал около трех или четырех тысяч человек —   главным образом, из низов общества, а, кроме того, среди них было несколько преступников, которых специально отпустили на свободу для данного дела. Им раздали горючие вещества, и полицейским было приказано развести их по городу.

Уничтожение пожарных насосов и бегство гражданских властей вслед за армией послужили сигналом к поджогу города.

Наш авангард, пройдя через весь город, нашел его почти совершенно обезлюдевшим. Жители, запершись в своих домах, там ждали нашего решения об их судьбе. Едва Император утвердился в Кремле, когда вспыхнул Базар[52], —  огромное здание, в котором находилось более 10 000 лавок. И весь следующий день, и все последовавшие за ним все кварталы города полыхали. Сильный ветер способствовали быстрому распространению пожара, его невозможно было остановить из-за столь безжалостного уничтожения пожарных насосов. Правда, некоторые из поджигателей были пойманы и тотчас расстреляны. Они заявляли, что они лишь выполняли приказ губернатора, и безропотно встретили свою судьбу. Дома теперь грабили активнее, отбросив всякую щепетильность, ведь в противном случае они были бы просто поглощены огнем, и, к сожалению, это разграбление сопровождался эксцессами, которые всегда бывают в таком случае. Океан огня, который мы видели из нашего лагеря, тревожил нас, и я решил посетить наш штаб, чтобы выяснить обстановку.

Я вошел в город один, но вскоре огонь перекрыл мне дорогу к Кремлю. Тем не менее, ни опасность гореть заживо, ни погибнуть в руинах сгоревшего дома, не снизили жажды грабежа. По улицам бродили местные жители —   изгнанные из своих домов нашими солдатами и пожаром. Одни предались отчаянию, другие были мрачны и молчаливы. Я вернулся в лагерь глубоко тронутый тем, что я видел, и решил уделить все свое внимание своему полку, чтобы максимально облегчить его жизнь и по возможности избавить от страданий, которых я был не в силах устранить совсем. Три дня прошли в инспекциях и смотрах. Я встретился с каждым офицером индивидуально, и лично сам ознакомился с послужным списком каждого из них. Я ознакомился, насколько позволяло наше положение, со всей структурой полка, и свет московского пожара сопровождал все эти мероприятия. Все входы в город были перекрыты, но, поскольку грабежи продолжались, а Москва была нашим единственным источником провизии и других ресурсов, было ясно, что те, кто придут последними умрут от голода. В молчаливом согласии с полковником 18-го полка, мы позволили нашим солдатам принять участие в грабежах. Ведь, в конце концов, необходимо было приложить немало труда, чтобы принести хоть что-нибудь. Возвращаясь, наши солдаты должны были пройти через лагерь 1-го корпуса, стоявшего непосредственно перед нашим, и сохранить свою добычу они могли только выдержав либо нападения его солдат, либо Императорской Гвардии, гренадеры которой хотели унести с собой буквально все. Возможно, никто не участвовал в разграблении города меньше чем мы. По истечении шести дней пожар прекратился, поскольку гореть уже было нечему. Девять десятых Москвы исчезло с лица земли, и Император, который на время пожара удалился в Петровский замок, снова вернулся в Кремль и там ждал переговоров о мире, на который все еще надеялся.

Тем не менее, не обескураженный потерей Москвы, император Александр усмотрел в ее захвате дополнительный повод для продолжения войны.

Генерал Кутузов, справедливо полагая, что после выхода из Москвы, мы направимся на юг, ушел с Владимирской дороги, и, обогнув Москву, пошел на Калугу и Тулу. Этот марш, озаряемый светом московского пожарища, крайне озлобил русскую армию. Кутузов остановился у Нары, в двадцати пяти лье от Москвы, построил там новые редуты, и таким образом перекрыл подходы к Калуге и Туле. Поэтому, чтобы попасть в южные провинции, нам нужно было победить во второй раз. В то же время русская армия восполнила свои потери за счет новобранцев, пополнила свои ресурсы, и, обновившись, обрела новый боевой дух. Пока русские готовились к новым боям, тема мира была основной темой наших разговоров на аванпостах, и он все еще верил в заключение мирного договора. Король Неаполя в сопровождении авангарда напал на Калугу, где находился укрепленный лагерь русских, а 3-му корпусу было приказано идти на север, на Тверскую и Владимирскую дороги, где находился неприятельский обсервационный корпус.