Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - [72]

Мсье Белькур представил меня. «Сир, вот сержант, который командует лучше всех». — «Встаньте слева от меня и повторяйте мои команды». Задача оказалась не слишком сложной. Я прекрасно справился с ней. Услышав команду Императора, я сразу же повторял ее, а затем снова поворачивался к Императору, чтобы получить следующую. Взоры всех сидевших на балконе незнакомых мне людей были обращены на меня. Они видели сержанта с ружьем, который услышав команду, немедленно поворачивался, чтобы повторить ее, и поэтому постоянно двигался. Все армейские офицеры точно, слово в слово повторяли слова команд, и потом, пройдя под Триумфальной аркой, солдаты выстроились перед Императором. Он галопом проскакал мимо каждого полка и снова вернулся на свое место, чтобы скомандовать им показать строевые приемы а потом удалиться. Пехота показывала свои умения в течение двух часов, гвардия шла после них. Тогда-то Император и отпустил меня, а на мое место стал кавалерийский генерал. Очень вовремя — я совершенно вымок от собственного пота. Мои офицеры поздравили меня с моим сильным голосом. Сержант-майор взял меня за руку и повел в ближайшее находившееся в саду кафе, чтобы дать мне что-нибудь выпить. «О, мой дорогой Куанье, я так горжусь вами!» Капитан хлопнул в ладоши и воскликнул: «Это я сделал его капралом, и это моя работа. Как хорошо он командует!» «Благодарю вас, — ответил я, — но рядом с государем чувствуешь себя таким маленьким. Я слушал его, но не смотрел на него — так бы я точно испугался. Я смотрел на его лошадь».

Мы выпили бутылку вина и вернулись в роту. Мой капитан пожал мне руку со словами: «Я в полном восторге». Я был просто ошеломлен. В Курбевуа нас ждал накрытый стол. Мой главный повар не скупился, и каждый получил по литру вина и 25 су. Дневная плата сержанта — 43 су, а капрала — 33 су. Все были очень счастливы.

На следующий день я вернулся к своим утомительным обязанностям. Я постоянно занимал делом своих пятьдесят новобранцев и наказанных. Как и прежде, я по вечерам брал уроки письма, не говоря уже о заботах о кухне и уборке казарм. И все у меня было хорошо. Я говорил себе: «Я уже почти маршал, а когда я постарею, я буду одним из ветеранов в своей казарме». Но я ошибался. Я еще не прошел и половины своего пути. Пока что я спал на ложе из роз, а их шипы терпеливо ждали своего часа.

Прибыло несколько гренадеров — чтобы пополнить собой полки, и занять места тех ветеранов, которые больше не могли сражаться. Были сформированы две роты. В них вошли те ветераны, которые были рады выполнять более легкие обязанности. Каждый день к нам приходили великолепно выглядевшие мужчины. Я занимался с ними строевой подготовкой, а наш адъютант-майор — тактикой. Они так быстро подтянули новобранцев, что спустя два месяца Император мог посмотреть на них. За их занятиями было очень приятно наблюдать. Они не сделали ни одной ошибки, и все они вернулись в свои полки как су-лейтенанты. Император спросил меня: «Знают ли они, как надо командовать?» «Да, Сир, знают и умеют». — «Пусть кто-нибудь из них первый выйдет вперед и покажет команды по обращению с оружием». Он был в восторге. «Вызовите второго, — сказал он. — пусть он двенадцать раз выстрелит. Прекрасно. Теперь № 10 из первой шеренги. Пусть покажет, как стрелять двумя шеренгами. Что ж, достаточно».

Я был очень рад, когда этот экзамен закончился. Он сказал адъютанту-майору: «Вы должны ускорит обучение новичков и изготовить патроны. Я пришлю вам три тонны пороха».

Затем он уехал в Сен-Клу. В течение последующих двух недель сотня человек под надзором адъютантов-майоров изготавливала патроны. Чтобы с ними ничего не произошло, обувь на них должна была быть без гвоздей. Каждые два часа им давали отдых и осматривали их ноги. Мы сделали сто тысяч пакетов, и как только они были готовы, на равнине Сен-Дени состоялись грандиозные военные учения. А также и несколько смотров в Тюильри, с многочисленной артиллерией, грузовыми фургонами и медицинскими повозками. Император открывал их, и стоя на колесе проверял, уложено ли в них все необходимое. Мсье Ларрей получил несколько замечаний. Инженеры тоже трепетали перед ним. С каждым днем становилось все более очевидным, что готовится большая война, но против кого — мы не знали. В конце апреля 1812 года мы получили приказ быть готовыми к маршу и проверить всю одежду и обувь. У каждого солдата в ранце лежали три пары обуви, три рубашки и полный комплект обмундирования.

За день до последнего смотра, я был вызван на совет и назначен старшим управляющим двух гренадерских полков, а также ответственным за их казну и обоз. Он состоял из четырех фургонов — двух для офицерских сундучков и двух, которые должны были быть загружены в Казначействе, на Плас-Вандом. Я должен был показать им документ, и в два моих фургона немедленно должны были загрузить несколько бочонков с двадцатью восемью тысячами франков. В день накануне отъезда гвардии запретили покидать казармы, и только мне разрешили отлучиться, чтобы рассчитаться с мясником и булочником. Обратно я вернулся в два часа ночи. В полночь, 1-го мая 1812 года гвардия отправилась в Мо. Старый сержант, который остался в Курбевуа в качестве главного хранителя склада, принял все мои счета и взамен вручил мне «путевой лист», который давал мне право получать и распределять пайки для восьмерых солдат и корм для шестнадцати лошадей. В полдень я выехал с Плас-Вандом, расположившись на первом из моих четырех фургонов. Как весьма важная персона, с саблей на боку, я восседал под очень красивым навесом, устроенным в передней части этого фургона.