Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - [70]

Майор приказал мне выйти из строя, а затем представил меня. «Значит, это вы, — сказал Император, — так громко кричали на весь лес? Командовали вы очень хорошо, но допустили ошибку». «Да, Сир, я случайно скомандовал „Шире шаг“». — «Правильно, учтите это в следующий раз». Майор ответил ему: «Это досадная случайность, он очень старался». «Поставьте его инструктором для двух полков, и дайте ему в помощь двух опытных капралов. Возьмите самых старших из всех новобранцев и дважды в день активно занимайтесь с ними, а через два месяца я посмотрю на них. Они должны стать сильными и уметь делать все, что умеют офицеры». Мсье Белькур сказал нам: «Ну, вот, он дал нам задание. У нас всего два месяца, но действуйте обдуманно, и, в конце концов, выйдете победителем». «Вы удовлетворены?» — спросил он. «Я навсегда запомню лес Фонтенбло».

Вечером при свете факелов состоялась почетная казнь осужденных оленей — на ухоженной площадке под балконами, на которых собрался весь двор. Это было великолепное зрелище — двести собак на поводках стояли возле выстроившихся в ряд псарей — у каждого хлыст в руке. По сигналу один из людей щелкнул хлыстом, протрубили рога, и все собаки бросились на них. Голодные собаки сбились в огромную кучу — так тесно они находились рядом друг с другом.

Через две недели охота закончилась — двор вернулся в Париж, а мы в Курбевуа. В казармах разместились три батальона. Каждый месяц они по очереди несли службу в Париже. Служба была трудна: восемь часов в карауле, два часа в патруле, а по вечерам — на праздниках. Адъютант-майор доложил генералу Дорсенну, что Император назначил меня инструктором двух гренадерских полков, и я сразу же приступил к выполнению своих обязанностей. Но это еще не все. По утрам тем, кто был лишен права покидать казарму, приходилось брать метлы и сначала выметать сточные желоба, а затем промывать их, и, что хуже всего — они были обязаны мыть уборные. Возле решетки лежала куча песка, и если мне нужно было наказать кого-нибудь из них, я приказывал им носить песок, и это дело нравилось им больше, чем строевые занятия. Я брал 20 или 30 человек и приставлял их к работе. Одни копали песок, другие катили тачки, третьи — двухколесные тележки, и таким образом песок вывозился на двор. Все это делалось без малейшего ропота. И даже если бы я заставил их выдернуть всю траву, они проворчали бы немного, но сделали бы и это. Я, как мог старался разнообразить их наказания. Что касается ветеранов, то они были достаточно послушны, если учесть, что в полку они были сержантами и даже сержантами-майорами, а теперь стали простыми гренадерами. С самыми непокорными из них у меня было много хлопот, но, в конце концов, они сдались — у меня есть командирская жилка. Все это происходило на глазах офицеров в течение недели, и я меня очень поддержали два адъютанта-майора, которые одобряли мою строгость. Напротив находилась офицерская беседка, и они могли наблюдать за всеми. Затем они ушли в свой сад. Потом они позвали меня, чтобы показать мне план большого садового уголка, который по их желанию должны были сделать мои люди. «Каждому из них, — сказали эти господа, — мы дадим по бутылке вина, если вы возьметесь направлять их». «Конечно, я сделаю это с большим удовольствием». — «Прекрасно, сейчас мы наметим границы этого участка и места для ям, где мы хотим посадить несколько акаций. Получатся четыре квинкунса[69] — два перед казармами и по одному с каждой стороны решетки. Сообщите им, чтобы завтра они были готовы».

После переклички я сказал: «Завтра занятий не будет, вы будете сажать деревья, чтобы потом наслаждаться их тенью». «Ура нашему сержанту! Здорово!» — «Это не будет для вас слишком утомительно, я назначаю четверых для каждой ямы, и у вас будет два часа на эту работу». — «Очень хорошо». — «Идите и отдыхайте, следующая перекличка в шесть часов. Половина из вас будет подметать, а остальные копать ямы». Офицеры купили очень много сюренского вина, которое обошлось им менее десяти сантимов за бутылку, каждому выдали по бутылке. Все принялись за работу — копали ямы и сажали деревья, и, в конце концов, руками новобранцев был посажен прекрасный сад, в целом состоявший из 8700 деревьев и кустов.

Офицерам очень понравился этот парк, и потому они решили назначить меня управляющим их квартирами. Это трудная задача — хорошо накормить и обслужить 55 сержантов. Мне платили вперед. Ежедневно в моем распоряжении имелось 45 франков и 70 сантимов. Были и дополнительные деньги: во-первых, за хлеб (8франков и 10 сантимов), вино (8 франков и 10 сантимов), привозные блюда (Зфранка), и дрова (1франк). В воскресенье мы ездили в Париж, это стоило 21 франк и 20 сантимов. Вместе с 45-тью франками и 70-тью сантимами получается 66 франков и 90 сантимов дневных расходов. Я делал эту работу, и все были довольны. В конце месяца я показал свои расходы сержанту-майору. «Но, — сказал мне он, — вы же должны быть в долгу». — «Нет, на самом деле есть дополнительные деньги — 21 франк и 20 сантимов в день, и вместе с 45-ю франками и 70-тью сантимами всего получатся 66 франков и 90 сантимов». — «Но что же вы имеете?» — «Я? У меня 64 франка и 50 сантимов в месяц. Этого вполне достаточно. Вдобавок дополнительный доход за три дня, и я смог оплатить труд моих помощников. Так что не беспокойтесь, все идет прекрасно».