Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - [59]

Маршалу Ланну было приказано взять Сарагосу, и это обошлось очень дорого нашей армии. Каждый дом здесь похож на небольшую крепость, и нам приходилось брать их по одному. Император со своей гвардией покинул Мадрид, и мы отправились к подножию крутой и покрытой снегом, словно Сен-Бернар, горы. Многочисленные трудности ждали нас во время этого марша. Как раз на середине пути на нас обрушилась снежная буря, которая чуть не смела нас. Мы ничего не видели перед собой и шли держась друг за друга. Только следуя за таким Императором, как наш, можно было выдержать это. Затем мы переночевали у подножия этой горы, переход через которую был так труден для наших артиллеристов, а затем, перейдя через нее, спустились на равнину с несколькими разоренными англичанами деревнями. Мы вышли на берег очень быстрой реки — мосты через нее отсутствовали. Нам пришлось переходить через нее вброд, очень мелкими шагами и постоянно держась друг за друга, чтобы нас не увлекло течением. Наши шапки покрылись толстым слоем мокрого снега. Представляете себе всю прелесть этой январской ванны? Когда мы шли через эту реку, вода доходила нам до пояса. Перед тем как преодолеть два рукава этой реки, нам приказали снять штаны, и после того, как мы вышли из воды, наши ноги и бедра были красными, как вареные раки.

По ту сторону реки, на равнине, наша кавалерия успешно сражалась с англичанами. Мы должны были догнать их, чтобы поддержать атаку, а потом мы быстрым шагом и без остановок дошли до самого Беневенто, который, как выяснилось, также был разорен англичанами — они унесли с собой все. Наша кавалерия преследовала их столько, сколько было возможно. Они убили всех своих лошадей и бросили все свои багажные фуры и артиллерию. Император приказал нам снова перейти через эту ужасную реку. Двух таких ванн в один и тот же день было вполне достаточно, чтобы поднялось ворчание, но он позаботился о нас, и неподалеку нас ожидали костры, у которых мы могли погреться.

Затем вся гвардия отправилась в большой город Вальядолид. Здесь даже монахи взялись за оружие: монастыри опустели, и недостатка в жилье мы никакого не испытывали.

Напротив тех красивых монастырей, в которых мы жили, как правило, находились женские монастыри, в которых до замужества жили девушки в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет. Когда наши солдаты посещали их сады, чтобы с помощью шомполов проверить, нет ли под землей спрятанных тайников, они были страшно удивлены, чуть ли не на каждом шагу натыкаясь на трупы новорожденных детей, закопанных на 2–3 пье вглубь. Я до сих пор содрогаюсь, вспоминая об этом ужасе — по нему можно получить представление о том, что происходило тогда в этой стране.

Форсированным маршем нам было приказано вернуться во Францию, Император отбыл в Париж. В Лиможе нас ждал небольшой сюрприз от него — он хотел позаботиться о наших ногах и обуви. Мы переночевали в этом прекрасном городе. Утром офицеры сказали нам: «Вытащите из ружей курки и вместе с винтами и штыками хорошо упакуйте их, чтобы они не пропали. Вся гвардия поедет в Париж в фургонах, они будут ждать вас за городом».

Разбирая ружье, я сказал своему капитану: «Похоже, нас повезут как телят, еще и на соломке». Он засмеялся и ответил: «Это так, но время поджимает, ситуация очень тяжелая. Мягкая постель пока не светит нам и никто не может сказать, что может случиться в ближайшие дни, когда мы будем на пути в Париж».

По окончании разборки своих ружей мы отправились. На улицах было полно народу. За городом нас ждали фургоны — внутри них была постелена солома. По обе стороны дороги стояли жандармы и охраняли их. Мы организованно садились поротно — количество едущих в одном фургоне соответствовало его размерам. Например, если в упряжке было три лошади, то в таком фургоне ехало двенадцать человек. На эстафете за каждую лошадь было заплачено пять франков, а если лошадь умерла, сразу триста. Представители казначейства всегда были готовы к прибытию очередной войсковой группы и готовы заплатить за все, так что новые повозки всегда были в наличии. Каждая рота получила ордера на получение еды и питья, и те местные жители, у которых был приказ накормить определенное количество солдат, всегда ждали их на станции, чтобы по прибытии немедленно усадить за стол. Все и везде находились в полной готовности. На еду нам разрешалось три четверти часа, после чего мы тотчас отбывали. Тамбурмажор обедал прямо на своем посту, чтобы любой момент быть готовым вовремя подать сигнал. Все шло без единой задержки. Непосредственно перед отбытием весь батальон располагался вдоль дороги таким образом, чтобы каждая рота сразу же могла сесть в свои фургоны. Никто не тратил ни секунды времени: каждый человек твердо знал, что он должен делать. Мы проезжали двадцать пять лье в день — это было подобно молнии, которая ударила на юге, чтобы достичь севера.

Вскоре большое путешествие из Лиможа в Версаль закончилось. У ворот этого прекрасного города нам было приказано покинуть фургоны и войти в него пешком. Мы вскинули на плечи свои ружья и совершенно измотанные усталостью и голодом прошли по городу (небритые и не причесанные). Мы думали, что на том конце Версаля нас ждут фургоны, но не тут-то было. Нам пришлось пешком идти в Курбевуа, где предполагалась наша ночевка, и где, полумертвые от усталости и голода, мы поели и выпили вина.