Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - [60]

Следующий день был посвящен уходу за собой. Мы посетили склады одежды и обуви, а утром Император устроил нам смотр. Потом мы сразу же отправились в путь, но нам была оказана любезность тем, что нас отправили в фиакрах. Для нас собрали все фиакры города. Было решено, что в одном фиакре едут четверо гренадеров — со своими ранцами и оружием. В Кле мы дали нашим несчастным клячам сена, накормили наших кучеров и снова в тех же повозках продолжили путь. В каждом пункте, в котором мы останавливались, нас ждали накрытые столы.

Мы отправились в Ла-Ферте-Су-Жуар, где нас ожидали большие фургоны из Бри — с большими лошадьми и хорошей свежей соломой (по двенадцать человек в каждом фургоне). Эти проклятые дороги просто кишели колдобинами и огромными камнями. От страшной тряски мы падали друг на друга. Господи, какие же мы страдали! Каждый день мы делали 25–26 лье. В Лотарингии мы пересели в небольшие экипажи, запряженные маленькими и легкими лошадьми — они неслись подобно ветру. В упряжке они располагались друг за другом. Мы бы могли и 30 лье делать с такими лошадьми, но с ними было страшно спускаться по крутым косогорам, особенно в том месте, где дорога сворачивает к Мецу. Этот город нам следовало поприветствовать, поэтому нам пришлось взять наши ружья и надеть парадные мундиры, распаковать ранцы и надеть чистое белье. Посмотреть на нас пришли более 10 000 человек, среди которых было много дам, которые никогда не видели императорской гвардии. Подготовив ружья, мы открыли наши ранцы, чтобы переодеться. И в этот момент внезапно подул сильный ветер — наши рубашки взлетели в воздух, и моментально вокруг нас возникла сумятица — это завопили до смерти напуганные дамы, увидев такое количество обнаженных и красивейших мужчин Франции. Но тут уж мы ничего поделать не могли.

Наш вход в город был великолепен: нас расселили по частным домам и относились к нам просто замечательно. Император говорил, что быстроногие лотарингские лошади помогли гвардии пройти целых 50 лье. Затем мы покинули Мец с приказом не останавливаться — ни днем, ни ночью. Мы шли словно по мановению волшебной палочки. В Ульм мы пришли ночью. Нам раздали наши ордера на поселение, но, после того, как мы чего-то перекусили, барабаны пробили тревогу, и нам пришлось немедленно лететь к нашему оружию. На дороге в Аугсбург в 9 часов вечера состоялась перекличка. И после нее никаких экипажей — это была уже неприятельская территория. Нам пришлось спотыкаясь и натирая ноги идти до самого утра. Около девяти часов мы вошли в город. Нам дали три четверти часа для завтрака, после чего мы немедленно отправились в путь. В первый день, тяжело нагруженные, мы прошли 21 лье.

Потом был лишь получасовый привал. На следующий день у нас снова не было времени на отдых — только чтобы поесть, и снова идти дальше. До Шёнбрунна нам оставалось пройти 20 лье. Спустя 15 или 16 лье нас построили перед большой деревней, и объявили, что требуется 25храбрецов готовых добровольно присоединиться к Императору у въезда в Вену, чтобы нести караул у Шёнбруннского дворца. Я вспомнил, что много раз стоял на страже. Я первым вышел из строя. «Я пойду», — сказал я своему капитану. «Прекрасно, — сказал генерал Дорсенн, — самый маленький из вас — хороший пример для остальных».

Нужное количество солдат было набрано, и мы приступили к делу. Нам обещали, что за три лье до Вены каждый из нас получит бутылку вина. Мы достигли этого пункта в девять часов вечера, очень уставшие, мучимые жаждой и рассчитывающие на обещанную бутылку. Но вина не было. Нам следовало идти прямо вперед и не останавливаться. Я отошел в сторону и решил поискать воды, чтобы утолить мучившую меня жажду. Я побежал по улице и наткнулся на шедшего мне навстречу крестьянина. Он нес с собой полное чего-то ведро, и увидев меня, вошел в очень красивый дом, у входа в который стоял охранник. Я прошел дальше, но у поворота присел и прислонился к стене. Снова появился тот же крестьянин со своим ведром. Я остановил его и заговорил с ним на его языке. К моему удивлению, в его ведре было вино. Я заставил его стать передо мной и обеими руками поддержать ведро, в то время как сам я, положив ружье на землю, начал пить так жадно, как только мог. Никогда прежде я не был так благодарен за выпивку. Это вино помогло мне пройти оставшиеся три лье, и с чувством полного удовлетворения я вернулся к моим товарищам.

В Шёнбрунн мы пришли около полуночи. Наши офицеры весьма опрометчиво дали нам возможность отдохнуть на расстоянии примерно четверти часа ходьбы до замка, пока ждали приказ от Императора, который, услышав о нашем прибытии, очень рассердился. «Что, — спросил он, — вы заставили моих ветеранов пройти около сорока лье за два дня? Кто дал вам такой приказ? Где они?» «Здесь, недалеко» — «Скажите им, чтобы они немедленно пришли сюда, я хочу их видеть».

Нам велели встать, но наши ноги совершенно онемели и стали такими же жесткими, как ружейные стволы. Мы не могли идти. Чтобы хоть как-нибудь двигаться нам пришлось в качестве костылей использовать наши ружья. Когда Император увидел, что мы приближаемся, склонившись над прикладами наших ружей, и кто-нибудь один, а все мы шли вот так согнувшись, он тотчас превратился в обезумевшего от ярости льва. «Неужели это мои ветераны? А если бы они мне прямо сейчас потребовались? Ах вы ж …» Он высказал им все, что хотел сказать, а потом обратился к конным гренадерам: «Немедленно разведите большие костры, принесите соломы, чтобы они могли прилечь и подогрейте им подслащенного вина».