Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - [55]

Два личных адъютанта, один — нашего Императора, другой — русского государя, сказали нам, чтобы мы не покидали столы, поскольку оба Императора пожелали навестить нас. Вскоре они приехали к нам. Наш Император рукой сделал нам знак, чтобы мы не вставали. Они обошли вокруг стола, и русский Император сказал: «Гренадеры, ваш стол в полной мере достоин вас».

После того, как Императоры ушли, русские расслабились и с новой силой принялись за еду. Мы по-прежнему угощали их и мясом, и выпивкой, но когда они обнаружили, что больше не могут проглотить ни куска из того, что стояло на столе, как вы думаете, что они сделали? Они сунули свои пальцы в рты, выложили все съеденное в кучу на полу между ног и снова изо всех сил продолжали есть. Омерзительное зрелище! Вот так сидя на одном обеде, они трижды пообедали. В тот вечер тех, кого можно было увести, мы проводили до их апартаментов, а остальных, в кучах их собственной блевотины, оставили под столами.

Один из наших шутников решил попробовать себя в шкуре русского, и предложил одному из них поменяться мундирами.

Они переоделись, и рука об руку отправились в путь. Добравшись до прекрасной улицы Тильзит, наш товарищ отпустил его руку. По пути им попался русский сержант, но он не отдал ему честь, и тот в свою очередь трижды ударил его своей тростью. После этого он совсем забыл о своем новом мундире и сбил сержанта с ног. Он бы убил его, если бы ему разрешили это сделать, да еще под тем самым балконом, с которого оба Императора наблюдали за веселящимися солдатами. Эта сцена рассмешила их до слез, они смеялись искренне и от всей души. А сержант так и остался на земле, и все были рады этому, особенно русские солдаты.

После того, как Император уладил свои дела, он распрощался с русским Императором и 10-го июля выехал из Тильзита в Кенигсберг, куда прибыл в тот же день. Мы немедленно отправились к нему через Эйлау. Здесь мы прошли мимо погибших за Францию наших храбрых товарищей. Наши офицеры приказали нам в полной тишине и при оружии пройти через это поле битвы. Мы отправились в Кенигсберг, красивый морской город, и там нас поселили у местных жителей. Англичане, не зная о том, что был заключен мир, ввели в порт корабли, которые везли продовольствие для русской армии. Один из этих кораблей привез сельдь, а другой — нюхательный табак. Наши войска засели в ближайших к гавани домах. Как только их корабли причалили, мы атаковали их, и они сдались. Господи, сколько табака и сельди! Каждое участвовавшее в атаке подразделение получило шесть тюков табака, а каждый солдат — дюжину сельдей. Русские были очень рады, что попали в плен, и наш Император отправил их обратно к их государю.

Через некоторое время мы получили приказ посыпать главную улицу песком и посадить вдоль нее несколько деревьев — это было нужно сделать по случаю визита прусской королевы. Она приехала в десять часов вечера. Господи, как она была прекрасна с этим тюрбаном на голове! Говорили, что она была прекрасной королевой некрасивого короля, но я думаю, что она была и королем, и королевой. Император спустился к ней по лестнице и подал ей руку, но поклониться ей она заставить его не смогла. В тот вечер мне посчастливилось стоять на страже у подножия этой лестницы, так что я мог видеть ее на расстоянии вытянутой руки, и на следующий день, в полдень, меня поставили на тот же пост. Я имел возможность хорошо рассмотреть ее. Какая она была красивая и какая царственная королева! В свои тридцать три я бы пожертвовал ухо, чтобы подобно нашему Императору постоять рядом с ней. В последний раз я тогда стоял в карауле как простой солдат.

Генерал Дорсенн получил приказ выдать хранившиеся на прусских и русских складах обувь и рубашки, и лично проверил нас. Перед отъездом Император пожелал произвести смотр всей своей гвардии. Все очень волновались. В этом прекрасном городе было все, что нам было нужно. Его чистота была непревзойденной. Если французские дамы захотят узнать, как выглядит идеальное жилье, им стоит посетить этот город: лопаты, щипцы, дверные косяки, балконы — все просто блестело от чистоты. В каждом углу плевательница, и белье белоснежно. Это великолепный пример идеальной опрятности. После выдачи обуви и белья, генерал приказал всем своим капитанам осмотреть их роты. Смотр должен был состояться на площади в одиннадцать часов утра.

Капитан Ренар пошел к адъютанту-майору мсье Белькуру, чтобы поговорить с ним обо мне. Они послали за мной и сообщили мне, что я должен стать капралом своей роты, поскольку они хотят поощрить меня. «Но, — возразил я, — я не умею ни читать, ни писать». «Вы научитесь». — «Ах, я благодарю вас, но это невозможно». — «Сегодня вы станете капралом, и если генерал спросит вас, умеете ли вы читать и писать, вы должны ответить: „Да, генерал“, а уж я позабочусь о том, чтобы вы научились этим вещам. У меня есть несколько прекрасно образованных новобранцев, которые охотно помогут вам». Мне было очень стыдно учиться читать и писать в возрасте тридцати трех лет, и я проклинал своего отца за то, что он бросил меня.

Наконец, в полдень, мсье Белькур и мой капитан подошли к генералу и побеседовали с ним. «Прикажите ему выйти из строя». Он осмотрел на меня с головы до пят, и, увидев мой крест, спросил меня: «Когда вас наградили?» «Одним из первых. В Доме Инвалидов» «Самым первым, не так ли?» — спросил он. «Да, генерал». — «В таком случае, немедленно сделайте его капралом». Я мне стало несколько легче, поскольку я весь дрожал стоя перед этим человеком, настолько строгим и в то же время, справедливым. Вся моя рота была удивлена тем, что меня назначили ее капралом, никто не думал, что так получится. Все наши капралы дружески сказали мне: «Ничего, мы научим вас писать». Сразу же по возвращении на свою квартиру, я немедленно предстал перед своим сержантом-майором, который взял меня за руку и сказал: «Пойдемте к капитану, прямо сейчас».