Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - [49]

Старые солдаты были очень недовольны, в те моменты, когда нам было особенно трудно, многие из них покончили с собой. За два дня до прибытия в жалкую, с крытыми соломой хижинами деревню Пултуск, мы потеряли около шестидесяти человек. Хижина, в которой жил Император, не стоила и тысячи франков. Здесь и закончились наши беды, потому что дальше было невозможно.

Мы расположились лагерем перед этой бедной маленькой деревней под названием Пултуск. Для бивуака, для подстилки, нам требовалась солома. Соломы не было — мы взяли несколько пшеничных снопов и расстелили, чтобы не лежать на голой земле — все амбары были разграблены. Я несколько раз ходил в эту деревню. Я принес корыто, которое не сумели унести конные гренадеры — они положили его мне на спину, и я вместе с ним добрался до лагеря, таким образом опозорив моих товарищей, которые по сравнению со мной были просто великанами. Но Господь подарил мне прекрасные, как у арабского скакуна ноги. Я снова вернулся в деревню и в этот раз принес небольшой горшок, два яйца и немного дров — я просто умирал от усталости.

Нет! Никто не сможет себе даже представить, как мы страдали. Вся наша артиллерия утонула в болоте, пушки просто тянули по земле. Карета Императора, вместе с ним внутри, вообще не могла ехать. Нам пришлось подвести лошадь к ее дверце, чтобы он мог сесть на нее, покинуть это ужасное место и отправиться в Пултуск. Именно здесь ему пришлось увидеть величайшее отчаяние своих ветеранов, некоторые из которых вышибли себе мозги. И именно здесь он прозвал нас «ворчунами» — это прозвище закрепилось за нами, и мы гордимся им и по сей день.

Но вернемся к найденным мною двум куриным яйцам — я положил их в котелок и поставил его на огонь. Подполковник Фредерик, который командовал нами, подошел к моему костру, потому что я, двигаясь быстрее всех на таком холоде, первым развел хороший костер. Увидев такой красивый костер, он подошел к моему бивуаку и, глядя на котелок, спросил: «Что-то варите?» «Да, полковник, это два яйца, которые я нашел». «О, это прекрасно, — сказал он, — а меня не угостите?» «Конечно, полковник». — «Хорошо, тогда я остаюсь у вашего костра».

Я принес еще несколько снопов и отдал их ему. Затем я достал из котелка яйца и предложил ему одно из них. Приняв его, он дал мне наполеондор и сказал: «Если вы не возьмете эти двадцать франков, я не буду есть ваше яйцо, сегодня оно того стоит». И мне пришлось взять эти двадцать франков за яйцо.

Конные гренадеры поселились в Пултуске, они нашли огромную свинью и погнали ее в нашу сторону. Поскольку она летела мимо моего бивуака, я с саблей в руке кинулся вперед, чтобы тоже принять участие в этой приятной охоте. Полковник Фредерик, обладавший зычным голосом, крикнул мне: «Вырежьте и мне кусочек!». Я стрелой рванул вперед, догнал ее, отрубил ноги, а затем перерезал саблей горло. Затем подошел полковник с его гренадерами, и было решено, что, поскольку я убил ее, четверть и обе почки достанутся мне. Я тотчас же отправился к домику Императора за солью. Мой лейтенант в тот момент был на дежурстве, и я попросил у него соли и котелок для полковника, добавив, что я захватил большую свинью, за которой гнались конные гренадеры. «Это домашний боров, — сказал он. — Император пришел в ярость, узнав, что он лишился своего обеда, но, к счастью, только что прибыли его повара, так что он снова в хорошем настроении, хотя тогда его желудок был так же пуст, как и у других». «Мой лейтенант, через час я принесу вам жареной свинины». — «Хорошо, храбрец, давай, готовь быстрее».

Когда я вернулся, я обнаружил, что полковник ждет меня. «Вот соль и большая кастрюля». «Мы спасены», — отвечал он. «Знаете, полковник, это был боров для Императора, и мы лишили его мяса». — «Неужели?» — «Да, это правда».

Конные гренадеры и егеря отправились на фуражировку, чтобы найти провизии на следующий день. Вечером они вернулись с картофелем, который и отдали нам. После раздела выяснилось, что для каждых восемнадцать человек приходится двадцать картофелин. Это ужасно — по одной картофелине на человека. Полковник и мой маленький капитан Ренар были особенно уважены — они ели почки. Все съестное мы поделили справедливо, по-братски. Полковник отвел меня в сторону и спросил, умею ли я читать и писать. Я ответил, что нет. «Какая жалость! Я бы сделал вас капралом». — «Спасибо».

Император призвал к себе графа Дорсенна и сказал ему: «С моей пешей гвардией вы отправляетесь в Варшаву. Вот карта. Не следуйте одной и той же дорогой, иначе вы потеряете моих „старых ворчунов“. Отчитаетесь мне о потерях. Вот ваш маршрут до Варшавы».

На следующий день мы тронулись в путь, и стараясь сократить путь, шли по лесам. В трех лье от Варшавы мы сделали привал, к тому моменту от голода мы дошли до крайнего истощения — исхудавшие, с впалыми щеками, с заросшими щетиной лицами. Мы были похожи на восставших из могилы мертвецов. Генерал Дорсенн собрал нас вокруг себя и жестко упрекнул, сказав, что Император очень недоволен, не видя больше в солдатах той стойкости перед трудностями, которые и он испытывает так же, как и все остальные. «И это, — отметил он, — относится и к „ворчунам“ тоже». Мы хором закричали: «Vive le Général!»