Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - [35]

Я поблагодарил хозяина и поспешил на перекличку. Я старался вернуться как можно скорее, но мой брат приехал раньше. Моя сестра рассказала ему, что я служу в Консульской гвардии. «Осторожнее, — заметил он, — в отношениях с солдатом, нам уже достаточно неприятностей». «Но, дорогой мой, — возразила она, — он вернется после переклички, и ты увидишь его».

Она заметила меня, когда я возвращался, и велела ему спрятаться. Я спросил ее: «Ну, сестра, разве мой брат Пьер еще не пришел?» «Да, — ответила она, — но он говорит, что ты не мой брат». — «И точно, так, — сказал я, — прекрасно, тогда скажи ему, что это он увел меня от Дрюйе в Эте, где он отдал меня в наймы, когда у него болела рука».

Услышав эти слова, он бросился ко мне, и мы все трое обнялись, плача от радости так громко, что все, кто был в доме, сбежались посмотреть на несчастных, которые снова воссоединились после семнадцати лет разлуки.

Радость и печаль были настолько сильны, что мой брат и сестра не выдержали — я потерял их. Спустя шесть недель я похоронил свою бедную сестру. Она заболела через неделю после нашей встречи, и мы были вынуждены отвезти ее в больницу, где она умерла. Я сопровождал ее гроб до самой могилы. Мой брат не смог пережить этой утраты. Я отправил его обратно в родные места, где он и умер. Я потерял их обоих в течение трех месяцев — это горе осталось со мной навсегда.

Сделав для них все, что я мог, я вернулся к своим военным обязанностям и рассказал о своих горестях своему капитану, который искренне посочувствовал мне. Я вновь надел униформу и снова маршировал по плацу. Я по-прежнему продолжал повышать свои навыки в искусстве фехтования и стрельбы. Меня познакомили с опытными мастерами, которые быстро подтянули меня. В конце года состоялись соревнования, и я был осыпан аплодисментами за проявленные мной силу и скромность в деле защиты нашей чести. Впоследствии я был представлен главным мастером на улице Ришелье для соревнования с очень искусными молодыми людьми, и там я показал все свои умения. Другие мастера обнимали меня, а самые талантливые ученики приглашали присоединиться к ним. Наш мастер фехтования, ошеломленный таким дружественным отношением ко мне, сказал им: «Не обманывайте себя, вы ничего не видели — он скрыл свое мастерство и вел себя как ангел. Если бы он захотел, мы могли бы сделать его мастером, но он сказал: „Нет, я хочу продолжать обучение. Вот что он сказал“».

Каждый день, чтобы изучить все приемы гвардии, я занимался строевой подготовкой, и мне не пришлось потратить много времени, чтобы познать их. В конце месяца мои занятия закончились, и я был отправлен в батальон. Дисциплина не была слишком суровой. Мы каждое утро приходили на перекличку в своих льняных рубахах и кальсонах (без носков), а затем возвращались к нашим постелям. Но наш командир — полковник Дорсенн, вернулся из Египта весь в рубцах от ран. Он относился к тому виду офицеров, которых прежде всего интересовали дисциплина и боевые навыки подчиненных им гвардейцев. Через год мы могли бы стать образцом для всей армии. Он был настолько строг, что даже самого непослушного солдата сотрясала дрожь. Он пресекал любые нарушения дисциплины. Возможно, он мог бы быть образцовым примером для всех наших генералов, как в отношении мужества, так и поведения. На поле боя не было более красивого солдата. Я видел, как однажды, весь покрытый грязью, поднятой в воздух осколками ядер, он встал и сказал: «Это чепуха, гренадеры, ваш генерал всегда с вами».

Нам сообщили, что Первый Консул собирается посетить наши казармы и что мы должны быть готовы к этому. Но он застал нас врасплох и застал нас в наших кроватях, его сопровождал его любимый генерал Ланн. С нами случилось несчастье — некоторые гренадеры покончили с собой, и никто не знал, почему. Консул прошел через все комнаты и, наконец, подошел к нам. Мой товарищ ростом шесть пье и четыре пуса, вытянулся, увидев Консула возле своей кровати, его ноги торчали из нее более чем на пье. Консул подумал, что в кровати лежат два гренадера, и чтобы убедиться в этом, подошел к изголовью кровати и провел рукой по телу моего товарища, чтобы убедиться, что он не ошибся. «Но, — сказал он, — эти кровати слишком коротки для моих гренадеров. Вы видите, Ланн? Все кровати моей гвардии должны быть заменены. Запишите это и закажите новые кровати для всей гвардии, а эти отдайте гарнизону». Так что, благодаря моему товарищу были выделены более миллиона франков, и у каждого гвардейца появилась новая кровать длиной около семи пье.

Консул сурово отчитал всех наших офицеров и осмотрел все. Ему принесли кусок хлеба. «Это не тот хлеб, — сказал он. — Я плачу за белый хлеб, и я желаю, чтобы он был каждый день. Вы понимаете, Ланн? Пошлите своего адъютанта и прикажите квартирмейстеру прийти ко мне». Нам он сказал: «В воскресенье состоится смотр, я хочу повнимательнее разглядеть вас, и если среди вас есть недовольные, я готов услышать их жалобы».

Затем он вернулся в Тюильри. В приказе, который был посвящен воскресному смотру, полковник Дорсенн говорил о том, что обмундирование каждого солдата должно быть в идеальном состоянии. Весь армейский гардероб был перевернут вверх дном, все старые мундиры были приведены в порядок, и в десять часов полковник осмотрел нас.