Воспоминания - [117]

Наш поезд долго стоял на станции. Потом нам сообщили, что дальше мы ехать не можем: в паровозе кончилась вода, а водопровод на станции вышел из строя. Наш вагон остановился прямо напротив платформы, где собрались офицеры–добровольцы. Я увидела мужчин с самыми разными лицами, одетых в форму разных родов войск. Белая армия состояла из разнородных людей. Их объединяла лишь идея активной борьбы против большевиков. По их виду я не могла понять, в какую сторону склоняются их симпатии, и совсем не была уверена, как они отнесутся ко мне, когда узнают, кто я такая и куда еду.

Наш русский офицер отправился на поиски командира отряда и привел его к нам в вагон. Учтивый молодой полковник развеял мои сомнения. Он сказал, что с радостью отцепит паровоз от своего военного поезда и отдаст нам. Я не могла на это согласиться, ибо я не хотела лишать их единственного средства передвижения. Но полковник заверил меня, что вода скоро будет, и тогда они воспользуются нашим паровозом. Мы не должны откладывать свой отъезд, добавил он, это слишком опасно.

Пока наш вагон прицепляли к новому паровозу, полковник вышел на платформу; вернувшись, он заявил, что не позволит нам ехать без охраны.

Я запротестовала. Во–первых, его люди не внушали мне доверия; во–вторых, я не хотела отрывать их отдел. Но полковник стоял на своем. В конце концов он заявил, что он здесь командует и берет всю ответственность на себя.

Несколько офицеров с пулеметами забрались на паровоз, двоих поставили охранять двери в вагон. Когда все было готово, полковник пришел спросить, можно ли трогаться.

Я поблагодарила его и пожелала удачи. Он поцеловал мне руку и спрыгнул с подножки. Поезд тронулся.

Я стояла у окна. Вдруг по толпе добровольцев словно пробежал ток. Все как один повернулись к вагону, выстроились в шеренгу и отдали честь.

На секунду я приросла к месту, потом, забыв обо всем, без пальто и шляпы, бросилась на заднюю площадку старомодного вагона. Меня душили эмоции, из глаз градом катились слезы, я кричала им слова приветствия и добрые пожелания. Они собрались в конце платформы и сняли фуражки, глядя вслед уезжавшему поезду. Я стояла на площадке, пока могла различать их лица. Потом фигуры слились в одно сплошное серое пятно.

В тот же вечер мы приехали в Бендеры, где начиналась Бессарабия. Было совершенно темно. Вагон освещали несколько свечей, вставленных в пустые бутылки. Было холодно. В течение дня мне стало хуже, жар усилился. Меня сотрясала дрожь, щеки горели.

Перед прибытием в Бендеры я пригласила наших добровольных охранников, чтобы поблагодарить их и попрощаться с ними, попрощаться с Россией в их лице. В вагон вошли шестеро мужчин, заполнив все пространство своей тяжелой зимней одеждой, меховыми шапками. Они принесли с собой запах осенних русских полей, дыма от костра, кожаных сапог, пороха, солдатских шинелей. В полумраке купе, освещенного одной свечой, я могла различить только их контуры.

От волнения я не могла говорить. Эти незнакомцы, эти люди, которых я никогда раньше не видела, были мне сейчас ближе родных; они стали частью моего существа, они олицетворяли все, что я покидала.

Мне хотелось навеки запечатлеть их лица в своей памяти. Я взяла свечу со стола и по очереди поднесла к каждому лицу. Крошечное желтое пламя на секунду выхватило из темноты головы с короткими волосами и обветренные лица с густыми усами.

Я хотела сказать им что нибудь значительное, чтобы они тоже навсегда запомнили меня, но не смогла вымолвить ни слова; только слезы, горькие, безутешные слезы, катились по моим щекам.

Так я попрощалась с Россией.

>В ИЗГНАНИИ

ВСТУПЛЕНИЕ

Чему учит изгнание — тема второй книги. В своем рассказе я вынуждена говорить о том, что сама пережила и передумала. Я описывала все так, как сама это видела, хотя прошла эту дорогу не в одиночестве. Такая же драматическая и исполненная надежд жизнь выпала на долю многих моих соотечественников, и часто она была посуровее моей. Но теперь это уже история. В противном случае я вряд ли бы взялась за перо.

Когда рушится общественный строй и целый класс людей снимается с места и в буквальном смысле слова лишается крыши над головой, жизнь не торопится приютить их, позаботиться о них. Рассказывая о случившемся со мною и с теми, кто окружал меня в начальный период изгнания, я старалась показать трудности, с какими мы столкнулись, и как сумели их преодолевать.

Взявшись сейчас рассказать мою жизнь, я сознаю невыгоды своего положения. Слишком еще свежи события, чтобы осознать их значение, и рано выносить справедливую оценку всем действовавшим лицам. В отличие от моей первой книги, здесь не представлялось возможным объединить общей рамой калейдоскоп событий и перемен, коими так изобильна изгнанническая доля. Психология людей, переживших крушение налаженной жизни, более или менее схожа: определяющей становится борьба за существование. И я хочу изложить все, пока свежа память, хочу удержать то, что заслуживает войти в историю.

В первой книге я излагала обстоятельства, канувшие в небытие и более никак не принадлежащие мне. Мои детство и юность прошли в обстановке, от которой не осталось следа, время и перемены смели ту страну, там теперь совсем другой мир. Воспитание не готовило меня к материальным лишениям, и новая жизнь, наставшая после моего бегства из России в 1918 году, была долгой чередой попыток приноровиться к дотоле неведомому порядку вещей.