Воспоминания петербургского старожила. Том 1 - [73]

– Да разве не на свое иждивение Слёнин, как он объявляет в предисловиях, издает произведения графа? – спросил кто-то, чуть ли не благодушный Подолинский.

– Какой осел, – вскричал Воейков, – кроме самого автора, решится тратить свои деньги на издание всей этой галиматьи! Само собою разумеется, что Слёнин тут только комиссионер-фактор, и комиссионер, наживающий себе порядочный куш на этом дельце, потому что старый стихоплет понятия не имеет о ценах бумаги, типографии, художников, переплетчика, комиссионерских и пр. А вы разве не знаете, что когда вся эта в пяти, шести или больше томах дребедень бывает издана в свет, то Хвостов раздает экземпляры на комиссию, платя за эту комиссию не по нашему 15–20 %, а 40–50 %, вот как-с! Затем он разъезжает по книжным лавкам и справляется о продаже своих творений. Оказывается, что творения его застряли и сидят ни тпру, ни ну, сколько Слёнин на счет автора ни объявляет широковещательно о их выходе во всех газетах, и вот тогда Хвостов снабжает деньгами своих агентов, которым велит отправляться по книжным лавкам и скупать там его экземпляры, разумеется, не упоминая о том, что они этим исполняют его поручения. Впрочем, не он первый, не он последний пускался на такую штучку: знаменитый французский романист д’Арленкур, когда романы его всеми были раскуплены и всем порядком оскомину набили, делал точь-в-точь то же самое[596].

– А почему это, – спросил опять, помнится, Подолинский же, – граф так часто издает свои нераскупающиеся издания: в 1818, 1821, 1827, 1830 годах[597], и все одно и то же, с некоторыми свежими прибавлениями?

– А это, изволите видеть-с, для того, – вещал Воейков, – чтобы, как его сиятельство объявляет всегда в своих предисловиях (при этом он развернул первый том нового издания Хвостова) следующее: «Многие, может быть, порицали меня за часто повторенные издания». С чего это он берет и кому какая нужда до его нелепых изданий? Издавай хоть ежедневно, себе на потеху, людям на посмеяние. «А делал оные, и если жизнь моя продлится[598], всегда делать буду, на счет авторского славолюбия (и на счет своего кармана!), единственно для удобнейшего исправления погрешностей (да каждый том есть огромная погрешность!), которое необходимо нужно, если автор желает, чтобы его стихи,

…когда покажутся в столицу,

Не первые пошли обертывать корицу!»[599]

– И без корицы найдется, что в них обертывать, – хохотал Воейков, – про то хорошо знает мой новый гость Владимир Петрович.

За сим он вменил себе в обязанность рассказать почтеннейшей публике во всевозможных подробностях мой случай в магазине Дюливье со стихами графа на холеру[600] и с посвящением моей особе дареного экземпляра, в который мадам Дюливье распорядилась завернуть какой-то корсет, купленный престарелою графиней Хвостовой у нее в магазине.

– Все это прекрасно, – заметил кто-то, – но все это остановило Василья Евграфовича с анекдотом о Крылове и Хвостове.

Рассказчик продолжал:

– Итак, граф Дмитрий Иванович страдал безденежьем, почему он предложил Ивану Андреевичу вместо денег, налицо имевшихся, только что изготовленные для продажи 500 полных экземпляров своих «Стихотворений» в 5 томах. «Возьмите, Иван Андреевич, все это на ломового извозчика, – говорил Хвостов, – и отвезите Смирдину. Я продаю экземпляр по 20 рублей ассигнациями; но куда ни шло, для милого дружка сережку из ушка, отдайте все это Смирдину, для скорости, по 5 рублей, по 4 рубля экземпляр, и вы будете иметь от 2000 до 2500 рублей разом, т. е. более, чем сколько вам нужно». Крылов, думая, что за эту массу книг, роскошно изданных, дадут-таки ежели не по 4, то по 2 рубля, соображая, что тут, ежели рассчитывать на вес, наберется почти около сотни пудов, даже не принимая в соображение тяжеловесности стихов (острил рассказчик), поблагодарил графа, добыл, чрез графскую прислугу, ломового извозчика и, невзирая на свою обычную лень, препроводил весь этот груз лично к Смирдину, конвоируя сам этот литературный транспорт от Сергиевской до дома Петропавловской церкви на легковом извозчике шажком. Но каково было удивление и разочарование Крылова, когда Смирдин наотрез отказал ему в принятии этого, как он говорил, хлама, которым, по словам книгопродавца, без того уже завалены все петербургские книжные магазины. В задумчивости, но не расставаясь со своею флегмой, вышел Иван Андреевич на Невский проспект, где домовой извозчик пристал к нему с вопросом: «Куда прикажет его милость таскать все эти книги?» – «Никуда не таскай, друг любезный, – сказал наш русский Лафонтен, – никуда, а свали-ка здесь на улицу около тротуара. Кто-нибудь да подберет». И все 2500 книг творений Хвостова, опасающегося так обверток на корицу, были громадною массой свалены у тротуара против подъезда в книжный магазин. Им бы лежать тут пришлось долго, да вскоре проскакал по Невскому проспекту на своей залихватской паре рысаков с пристяжной на отлете[601] обер-полицеймейстер Сергей Александрович Кокошкин. Подлетев к груде книг, подозвал вертевшегося тут квартального, удостоверился, что все это творения нашего знаменитого певца Кубры