Воспоминания о XX веке. Книга вторая. Незавершенное время. Imparfait - [125]

Спустя двадцать с лишним лет я не воспринимаю всю таинственную, грозную и, что и говорить, странную историю путча как инсценировку или сознательно срежиссированную мелодраму. У меня нет для этого ни достаточной информации, ни аналитических способностей, ни политического чутья. Правды нынешнему поколению не видать, но мне она, простите, и неинтересна. Я не слишком озабочен тем, что именно произошло на самом деле в Кремле, Белом доме и вокруг. История всегда театральна, истинные ее режиссеры чаще всего остаются за сценой, и главные персонажи могли быть много достойнее, чем мы предполагаем, могли и наоборот — играть в свои сомнительные, а то и преступные игры. Важнее то, что случилось в те дни, когда наши люди, так легко становящиеся злобной, безумной или совершенно равнодушной толпой, показали способность быть людьми и народом и решаться на поступки согласно своим убеждениям.

Не так уж интересно, что именно стало причиной провала путча: заранее отрепетированный сценарий, отвага Ельцина, хитрость спецслужб, мужество офицеров или действительно то, что пафосно, но все же реально называется «волей народа». Важно, что эта, давно уже поставленная под сомнение, а многими и высмеянная воля была, что мы были счастливы и горды, ее ощущая. А как все это развивалось потом — иные страницы.

Итак.

Наступила ночь на двадцатое. Для того чтобы идти к исполкому, куда рванулись самые наивные и мужественные, равно как и просто склонные к самолюбованию люди, у меня не хватило ни храбрости, ни физических сил, ни убежденности в необходимости этого шага. Вероятно, я поступил дурно, точнее, не сумел поступить достойно. Предпочел комфорт и безопасность суровому выбору.

Говорят, шоферы такси — самые корыстные и злобные представители нашего сервиса — охотно и даром везли людей к Исаакиевской площади. А там царило единство храбрых и честных. Хотя никто не знал, чего именно ждать, кого защищать, с кем сражаться.

Но тогда шло святое время братства, объединившего людей не в толпу, а в народ, поверивший в справедливость и свободу, которые он способен защитить.

Я жил тогда — уже который год — один, и ночь эта стала едва ли не самой длинной в моей жизни. Наш расхрабрившийся ленинградский телеканал показывал фильм «Невозвращенец», недавно снятый по совершенно провидческой повести Александра Кабакова, фильм, где показывали именно то, что происходило или должно было вот-вот начаться: танки, коммунистический реванш (практически то, что уже начиналось в Москве). По одному радиоприемнику я слушал ленинградскую отважную станцию (кажется, «Балтика»), пытавшуюся следить за реальными событиями, по другому — «Свободу». Было очень страшно, но странный и хмельной коктейль из азарта, любопытства и сладости причастности к истории кружил голову. «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю» — это ощущение доступно и робким сердцам.

^1990-е

Когда сейчас, спустя более четверти века, в прессе или по телевидению воспроизводится последовательность этих событий с непременным и сладострастным развенчанием всего, что казалось тогда романтичным и героическим, я не испытываю ничего, кроме мелкого раздражения. Какая разница, мнимая или реальная опасность грозила тем, кто сохранил тогда мужество и достоинство! Для них-то она была реальной. Если человек держится мужественно в минуту опасности, его мужество не становится меньше; если на деле опасность оказалась потом мнимой, в ту минуту он ведь не знал об этом. Люди, которым не откажешь в эрудиции, логике, отваге мысли, словно бы не в силах понять, что исторический миф и сама наша память, наше эмоциональное знание — это тоже реальность, а пережитое не меняется от очередных разоблачений.

Нет, вовсе не пустяк, что мой город называется Петербург, что нет больше «Ленинграда» (хотя само это слово, отчужденное от имени «вождя», связано со всей моей жизнью). И сердце мое счастливо забилось (да, да, именно так!), когда я увидел над Мариинским дворцом колыхание триколора вместо убого агрессивного «красного флага» с серпом и молотом. Хотя тут же не вовремя услужливая эрудиция послала в мое сознание запомнившееся суждение Даля: «Все народы Европы знают цвета, масти, краски свои — мы же их не знаем и путаем, подымая разноцветные флаги невпопад» (статья «Флагъ» из Толкового словаря). Здесь же все было совершенно «впопад», и не я один был счастлив. Потом, конечно, приходилось по разным поводам не раз вспоминать эту фразу.

Ну а затем неизбежно начался переход к унылому фарсу. И все нелепости, все неприличие жалкого возвращения к повседневному унынию, мелочному разоблачению, взаимному оплевыванию — именно это царит в памяти не только любителей отыскивать в прошлом одну лишь пошлость и пакости, но и в аналитических штудиях политологов и историков.

Правда, отечественное умение все оборачивать фарсом способно обезоружить и тех, кто менее всего склонен смаковать нелепости.

Нам искони присуща склонность не столько к отказу от идолопоклонства, не столько к плодотворному сомнению и размышлению, сколько к замене одного идола на прямо противоположного. «Отвага пользоваться собственным умом» (Кант) не слишком в чести и охотно подменяется вульгарно понимаемой «соборностью», попросту говоря, банальным суждением, понятным и угодным большинству.