Воспоминания о Рудольфе Штейнере и строительстве первого Гётеанума - [34]

В тишине своей "больничной палаты" я пыталась разрешить вопрос: какова моя теперешняя ситуация после той бури, которая в течение нескольких лет свирепствовала вокруг меня? Совместная дорога с моим спутником жизни оборвалась. При этом ушло многое из мира переживаний в первые годы близости к антропософии. Также пребывание на людях и тяжелый физический труд в последние два года привели меня к истощению сил. Словно стеклянной стеной я была отделена от духовных переживаний, которые все еще заявляли о себе в образах, но их реальность все реже доходила до меня. Стеклянная стена отделяла меня и от жизни. Было так, словно я находилась в каком-то светлом, прохладном мире, где некий насмешливо-издевательский голос низвергал все мои ценности. Слушать его у меня не было сил. Я была вынуждена приобретать зрелость в споре с чуждой мне жизнью. Лишь тогда я отваживалась на встречу с этим голосом. Только не мыслить в категориях тех людей, говорила я себе, для которых антропософия превратилась в арсенал догматов и постамент, с высоты которого пренебрежительно отмахиваются от остального мира…

В Здании я не могла работать еще в течение нескольких месяцев. В это время у меня появилась возможность заново обратиться к работе над светотенью в художественных образах, прерванной несколько лег назад. С детства этот мир казался мне таинственным, вызывал вопросы, которые я не умела сформулировать. С помощью светотеней я воспринимала то, что меня окружало, но прекраснее всего была сама их игра: их взаимодействие в воздушном пространстве могло заворожить, проявляясь в нагромождениях облаков, в прозрачных картинах-негативах. За всем этим можно было ощутить мир сущностей. Изучение в Брюсселе искусства гравюры принесло в конце концов разочарование. Гравюра подчиняла светотень пластическому началу и тем самым умерщвляла ее. Или же она полностью отрицала светотень, как это делает и современная живопись. Мой учитель, старый мастер Август Даше, которому было уже 80 лет, когда он принял меня, 18-летнюю девушку, в своем доме и мастерской в Брюсселе, приобрел известность прежде всего своими превосходными гравюрами со знаменитых произведений живописи, но также благодаря прекрасным портретам и пейзажам. Поэтому он поддерживая мои замыслы В этой области, которые также были признаны на выставках. Однако это не привело меня к тому, что я считала за искусство. Мешала присущая мне склонность к подражанию природе.

Теперь я попыталась в нескольких рисунках положить тенив одномнаправлении независимо от формы, — тем не менее так, чтобы была передана трехмерность. Получилось недурно, но я не была удовлетворена. Если бы доктор Штейнер помог мне прийти к новому способу передачи формы, основанному на светотени, свободному от зрительно воспринимаемой игры света и теней! Для освобождения от чувственно данного и в качестве исходной точки обучения, может, мне бы удалось использовать какие-то свои внутренние переживания. При этом я могла бы поддерживать отношения с доктором Штейнером, поскольку после отъезда Бугаева я больше не хотела обременять его своими посещениями.

Доктор Штейнер с готовностью пошел навстречу моему невысказанному желанию, и это положило начало нашей трехлетней совместной работе по созданию форм с помощью светотени; так для меня возник неиссякаемый источник все новых открытий. Только спустя годы я поняла, почему мир света и теней казался мне столь загадочным, — обнаруживающим и при этом скрывающим действительность. Если неуклонно следовать этому пути, то придешь к такому художественному принципу изображения, который пробудит творческое начало, свободное от представлений.

Следуя пожеланиям Марии Штейнер, я описала в своей книге, посвященной окнам Гётеанума[12], важнейшие моменты этой совместной с доктором Штейнером работы.

Итак, по воле судьбы мир светотени стал для меня естественным мостом в область духа. Позднее помощь мне в этом оказала работа над прозрачными стеклами второго Гётеанума

В зимние месяцы я настолько отдохнула, что весной меня можно было отправить к двум любвеобильным и заботливым жительницам Берна на высоту 1000 метров над Тунерским озером.

Окрепнув под зеленой сенью вековых елей, я вернулась и застала новую ситуацию. Вместе с прекрасной погодой появилось около 20 помощниц в резьбе; мы приступили к работе над мотивами цоколей. Насколько я помню, в окна Гётеанума уже были вставлены первые матовые стекла; цветные прибыли позднее.

Мотивы цоколей

В моих воспоминаниях эта работа словно озарена солнцем. К тому же я получила для резьбы именно солнечный мотив. Наше задание предстало перед нами в виде необработанной древесины. Только цоколи Сатурна были отделаны натренированной рукой, с большим умением и любовью. Они выполнялись молодым известным художником Жаком де Жагером, учеником Родена, который вскоре после приезда в Дорнах вместе с молодой женой и ребенком был похищен оттуда внезапной болезнью.

Доктор Штейнер подробно растолковал нам метаморфозу этих цокольных мотивов; но проще всего ее можно было понять с помощью непосредственного наблюдения. Правомерно говорить о трех видах метаморфозы мотива Здания: о метаморфозе в случае архитравов, затем капителей колонн и цоколей колонн. У первых трех архитравов в пространстве большого купола еще можно наблюдать переход и постепенное превращение их форм. Однако уже в четвертом архитраве ощущается могущественное вмешательство некоей силы, которая не поддается объяснению из предшествующего: словно какое-то ворвавшееся из будущего драматическое событие, она преобразует эти формы, и мы в состоянии воспринять это лишь чувством.