Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов - [45]

(он и содержатель театра) хороший же актер, но, к сожалению, равно как и Шмидт, имеет звук голоса весьма неприятный; о прочих актерах и упоминать не считаю нужным. В опере отличается девица Беккер.[28] Она действительно поет превосходно, но природа, одарив ее чувством и прекрасным голосом, не дала привлекательной наружности. Другая певица, Ашенбрунер, представляется совершенно в противоположном виде. Имея довольно красивое лицо и приятный голос, она не имеет души, не имеет ничего, что бы могло тронуть сердце и воспламенить воображение, и между тем несчастная к ней страсть одного офицера нашей армии (князь Б.) привела его к дверям гроба. Всем из наших товарищей известна кончина этого молодого человека. Я не говорил ничего о девице Вреден: она есть лучшая и единственная актриса. В 18 лет занимает она первые роли в комедиях, трагедиях и даже операх. Трудно согласить эти три, одно другому противоположное, дарования; но милая Вреден знала искусство нравиться зрителям. Из певцов оперы только Шрадер и Генле достойны внимания.

Немцы, скупые, расчетливые в жизни домашней, ищут удовольствий вне домов своих: по сей причине даже в самых малых городах Германии найдете вы клубы, куда по вечерам собираются лучшие граждане толковать о политике, курить трубки, играть по грошу в бостон и прочее. Гамбург, будучи одним из богатейших и многолюднейших городов Европы, более всего изобилует ресторациями, кофейными и тому подобными домами. Там с утра до ночи толпятся любопытные иностранцы, праздные жители и веселые офицеры всех наций. Бильярд, шашки, домино (а за городом кегли, качели и другие забавы) занимают посетителей; газеты и журналы, из всех государств получаемые, афишки, разные объявления лежат перед глазами вашими; всякие закуски, напитки, чай, кофе – одним словом, все, что хотите, можете иметь здесь – однако ж не за дешевую цену. Кто богат деньгами и любит вести жизнь рассеянную, тот в Гамбурге имеет случай убить время весьма разнообразно; напротив, кто любит жизнь общественную, благородные наслаждения души и сердца – тому покажется тягостно покупать удовольствия с гибельной потерей и времени, и нравственности. Должно целый день жить на улицах и в публичных домах. За дружескую улыбку, за нежный взгляд – должно платить деньги. Нередко видал я сам, что ближайшие родственники моего хозяина, зашедши нечаянным образом во время обеда, не были приглашены сесть с ними – и, поговорив о деле, уходили, не обижаясь таким сухим приемом. Частных балов здесь почти никогда не бывает, да и сами дома расположены весьма неудобно для принятия многочисленного общества, и бедные женщины в просвещеннейшей стране Европы осуждены на томительное уединение. Неудивительно, что они так искусны в домашнем хозяйстве; ибо не имеют возможности вести жизнь рассеянную. Они видят свет только в театре, на гуляньях, в церквах и других публичных местах. Впрочем, романтические, чувствительные немки умеют в полной мере пользоваться этими краткими минутами свободы.

Я сказал выше, что разврат достиг здесь высочайшей степени, но, чтобы удостовериться в этом, должно самому побывать в Аполлоновой, Бахусовой и других залах, которые всякий вечер наполнены молодыми людьми всех состояний и женщинами одного только состояния. Должно признаться, что нигде развращение не представляется в таком обманчивом, шумном блеске, как здесь. Вы увидите несколько сот девушек привлекательной наружности, великолепно одетых, ловких, прекрасно танцующих, – и едва поверите собственным глазам, что все видимое вами не что иное, как мишура, под которой скрывается соединение всех ужаснейших, душу возмущающих пороков! Кто помыслит, что в одном Гамбурге считается этих тварей до девяти тысяч!!! Надлежит заметить, что даже для самого низкого звания людей ежедневно открыты таковые балы, уступающие Аполлоновой и Бахусовой залам в великолепии, но не в многочисленности посетителей и не в разврате, везде равно гнездящемся! И само правительство одобряет эти торжища совершенно потерянной нравственности!

Во время пребывания нашего в Гамбурге город этот удостоился видеть в стенах своих принцессу Валлийскую, которая, с весьма небольшой свитой, оставив пышный двор королей великобританских, где была столь несчастлива, искала утешения в разнообразной прелести путешествия. Слышав о ней весьма много хорошего, я с любопытством желал видеть высокую родом и духом несчастливицу. Наружность ее некрасива, необыкновенная полнота безобразит и без того очень малый стан, но в глазах ее видно (или, по крайней мере, я думал видеть) что-то трогательное, великое; в самой поступи заметно спокойствие души, оскорбленной самыми милыми, ближайшими к сердцу людьми. Она пробыла здесь один только день и отправилась в Брауншвейг к храброму своему брату, столько известному по личной, непримиримой ненависти к Бонапарту.

Через несколько времени видели мы и герцога Кембриджского, брата принца регента английского. Он уже не в цвете молодости, но здоров и деятелен чрезвычайно. Для него генерал Беннигсен делал маневры своим войскам на равнине между Гамбургом и Альтоной. Герцог более всего восхищался быстрыми движениями нашей конницы и искусным действием артиллерии под командой полковника Ховена.