Воспоминания о моей жизни - [30]

Оригинал послали по командной лестнице наверх, но я сохранил для себя копию, о пропаже которой сожалею. Уцелел ли где-нибудь оригинал, попал ли в какой-нибудь советский исторический архив или подвергся участи большинства документов, погибших в первые месяцы большевистской революции?

В последних числах апреля на этой мирной стоянке пришли почти в одно и то же время, одна за другой, две телеграммы обо мне: первая предлагала мне должность командующего лейб-гвардии Измайловским полком; вторая – генерал-квартирмейстера 3-й армии.

В первом случае вспомнил обо мне, вероятно, генерал-адъютант Безобразов, командир Гвардейского корпуса, с которым мы познакомились на летних пулеметных сборах корпуса (я дважды, в 1913 и в 1914 годах был начальником штаба этих сборов).

В втором случае – А. К. Байов, мой сослуживец по Академии, теперь начальник штаба 3-й армии. Помнил меня, наверное, и командовавший армией Радко-Дмитриев, вызвавший меня для командования полком.

Я без колебаний принял первое – строевое – предложение. Было приятно вернуться в родной Гвардейский корпус и быть, наконец, назначенным командиром полка, да еще такого старого.

Вскоре после этого 31-ю дивизию сдвинули с места вдоль по Сану на юг и снова в пределы Галиции (к Сеняве?). Мы должны были совершить усиленный марш ночью и принять участие в контратаке против прорвавшегося на том участке противника. Помнится, с нашим маленьким числом и маленькими средствами мы не смогли достичь заметного успеха, но все же остановили австрийцев на назначенном рубеже.

Затем нас еще передвинули в том же районе; кажется, что даже вызвали на время в резерв.

Здесь была получена телеграмма, что 9 мая (старого стиля) состоялся Высочайший приказ о моем назначении командующим Измайловским полком. Мой пятинедельный опыт начальствования штабом дивизии и управления дивизией в незаурядной боевой обстановке кончился.

Задержавшись на три-четыре дня, чтобы сдать дела, я сердечно и с сожалением простился с Александром Сергеевичем Саввичем. Мы расстались – как жили и работали – друзьями.

Командование лейб-гвардии Измайловским полком

В мае 1915 года полк стоял на позициях под Ломжей.

Приехал я в этот пыльный тогда городок 5 июня. Навестил брата, исполнявшего должность генерал-квартирмейстера 12-й армии, и представился Безобразову, командиру Гвардейского корпуса.

Генерал, знавший меня по пулеметным сборам гвардии, встретил ласково, но предупредил:

– Вы принимаете трудный полк!

В штабе корпуса было много знакомых и совсем петербургская атмосфера. Б. А. Энгельгардт, бывший член Думы, а теперь офицер для поручений при штабе, рассказал, как вершились дела в нем при графе Ностице:

– Мы обсуждали операции на французском языке, как генералы 12-го года.

В какой-то казенной бричке я поехал к полку через штаб 1-й гвардейской дивизии и там представился генералу Гольтгоеру, бригадиру, исполнявшему обязанности начальника дивизии. Настоящий серьезно заболел и был эвакуирован.

Гольтгоер накормил меня завтраком, но о полке не говорил – быть может, потому, что тут же за столом сидел измайловский полковник Офросимов, заведовавший чем-то хозяйственным при штабе дивизии.

Полк находился в резерве, что было удобно для его приема; штаб стоял в помещичьем доме Кисельницы.

О своем вступлении в командование я отдал приказ 6 июня.

Было неизвестно, от кого я принимал полк. Оказалось, что в штабе полка орудовал импровизированный парламент, состоявший, кроме чинов штаба, из всех четырех батальонных командиров и двух вольноопределяющихся унтер-офицеров из команды конных разведчиков. Вся эта компания жила и заседала в штабе полка.

Когда я приказал обратиться каждому к исполнению своих прямых обязанностей, мне показалось, что это было встречено с удивлением и неодобрением. Впрочем, я думаю, что полковой адъютант Н. Н. Порохов и заведовавший оперативной частью И. В. Белозеров понимали странность управления, установившегося в полку, и благословляли исчезновение «депутатов», превращавших штаб полка в род клуба. Полк существовал без настоящего хозяина почти четыре месяца. Мой предшественник генерал Круглевский был ранен в феврале. Ему пришлось отнять руку. На возвращение его не было надежды, но тем не менее с назначением преемника тянули.

Состояние полка в сборе в тылу позиций позволило принять его в строю. Батальоны были выстроены в резервных колоннах, в двух местах, чтобы не было слишком большого скопления. Хотя бомбардировка с воздуха находилась тогда в самом зачаточном состоянии, все же наши густые сомкнутые колонны могли привлечь внимание и соблазнить какого-нибудь случайного немецкого летчика.

Впечатление от сомкнутого строя полка получилось плачевное. Батальоны и роты были плохо выровнены по фронту и в затылок; стояли они на неправильных, неровных дистанциях и интервалах.

Снаряжение у солдат было пригнано кое-как и разнообразно. Люди стояли мешковато и не выказывали никакого подъема при виде нового командира.

Офицеры не отставали от солдат и смотрели «буками».

В двух ротах были заявлены претензии, потом, при разборе, оказавшиеся правильными. Заявление жалоб считалось в войсках, и не без основания, признаком внутреннего беспорядка части.