Воспоминания о моей жизни - [10]

Милый Александр Сергеевич ободрял и поощрял. Я жаловался, что у нас нет своей батареи, которая могла бы обслуживать огнем частные нужды полка и содействовать ближним огнем отбитию атак. Саввич обещал это дело устроить и переговорить с дивизией, а если понадобится, то и с корпусом.

Пока что мы в этот день снова отразили приступ австрийцев своими бедными средствами. Помнится, что в некоторых местах дошло чуть не до штыковой схватки.

На другой день повторилось примерно то же самое, но я успел перевести штаб несколько более в глубь и за середину участка, начинавшего получать особое значение. Наша плешь была сильно обстреляна, и одна шрапнель влетела в «прихожую» и там разорвалась, убив одного телефониста и ранив двух. Я в эту секунду стоял в проходе блиндажа и был только окутан дымом. Но пулеметчик С. И. Васильев, который сидел на «диване» и с которым я в то время разговаривал, вдруг упал, как подкошенный, на бок. Мелькнула мысль, что он убит, но оказалось, что Васильев только впал в глубокий и долгий обморок. Когда он очнулся, выяснилось, что он оглох: у него под напором струи газов лопнула барабанная перепонка правого уха, которое было обращено ко входу. С наступлением темноты Васильева пришлось эвакуировать. Контузия была тяжелой.

На третий день боя я получил-таки желанную батарею. Но, увы, моему удовольствию суждено было продолжаться недолго: едва ставшая у замка батарея открыла, что называется, рот, как противник засыпал ее 6– и 8-дюймовыми гранатами. Вскоре эти снаряды начали удачными очередями ложиться на самую батарею, и она, понеся потери, отправилась «искать новую позицию». Вдогонку ей неприятель послал с форта парочку 12-дюймовых «чемоданов», которые взрыли в господском польском парке огромные воронки. Больше мы о батарее ничего не слышали.

Между тем обстановка складывалась так, что австрийцы, не добившись результата против центра позиции на лысой горе, перенесли удар на ее правый фланг. Здесь проходило прямое шоссе от крепостного форта и через село Мезенец. Шоссе это было проложено в складке местности между двумя возвышенностями. Южную занимал мой правофланговый батальон, северную, лесистую, Н-ский полк соседней Н-ской дивизии. Лесистая горка командовала над моей высотой. Удержание ее для обороны шоссе и подступов к селу Мезенец с запада являлось делом насущным.

Весь день 6 октября шел горячий бой по всей дуге этого сектора. Но не подлежало сомнению, что главные усилия противника направлены на участок у шоссе и, в особенности, на лесистую горку. Положение моего правофлангового батальона позволяло обстреливать косым огнем австрийские цепи, наступавшие к северу от шоссе на соседний полк. Мы делали в этом смысле, что могли, но тут главным образом нужны были пулеметы. А их было всего по паре на батальон; полк еще не принялся за собирание неприятельских пулеметов, к чему мы пришли в мое командование, нарушая правило сдавать все трофеи!

Все, казалось, шло благополучно, пока уже вечером, когда совершенно стемнело, я не получил донесения от полуроты, державшей связь с моим соседом справа, что этот сосед отступил, очистив лесистую горку. На мое сообщение по телефону об этом внезапном и неприятном событии генералу Саввичу он ответил, что примет меры к выяснению обстановки и восстановлению положения. Через некоторое время Саввич «прогудел», что действительно Н-ский полк исчез, куда – неизвестно, и что искать его выехали офицеры штаба 12-го корпуса. Также, что к лесистой горке выдвинут срочно наш Воронежский полк из дивизионного резерва.

Мы провели тревожную ночь. Но наутро выяснилось, что воронежцы успешно заняли место испарившегося полка и отбросили, несмотря на темноту, части противника, которым удалось взобраться на лесистую горку. С другой стороны, нашли и собрали где-то в тылу Н-ский полк.

Через несколько месяцев я прочел в официальной военной газете «Русский инвалид», что командир этого полка получил орден св. Георгия IV степени как раз за это дело 6–7 октября 1914 года. Подвиг был описан картинно и убедительно. В штабах, ведавших Н-ским полком в ту памятную ночь, очевидно забыли, как тогда искали этот полк, но имели в своем составе талантливых и услужливых друзей доблестного полковника Н. К сожалению, вопрос награждения по статуту знаком ордена св. Георгия выродился у нас с самого начала войны в самую уродливую форму, уронившую значение этой боевой награды. Нельзя было быть уверенным, видя крест на чьей-либо груди, что он действительно заслужен. Мы еще встретимся с другими подобными примерами.

7 октября я перенес штаб полка далее в глубь позиции, в самую деревню Мезенец, оттянув при этом в полковой резерв свой 4-й батальон. Он расположился с наступлением темноты у меня под рукой – в парке замка Мезенец.

Целый день австрийцы подготавливали артиллерийским огнем новую атаку, а под вечер произвели несколько атак по всему фронту полка. Атаки снова были отбиты, но на участке левого батальона противнику удалось ворваться в наши окопы и удержаться в них. Как только это известие дошло до меня, я лично пошел к 4-му батальону, стоявшему в резерве, и приказал командиру, подполковнику Пургасову, немедленно двинуть батальон к потерянному нами участку позиции и штыковой атакой, без огня, выбить австрийцев.