Воспоминания моего дедушки. 1941-1945 - [7]

Кстати, еще до заключения в концлагеря, эти самолеты из Буды бомбили железнодорожный мост через Днепр в Жлобине. Вывешивали осветительные бомбы и сбрасывали фугасные бомбы. Ни одна бомба не попала в цель. И только перед отступлением немцы его взорвали.

От моста до нашего дома, очевидно, километра четыре. Но тогда казалось, что бомбят нас. Мы прятались в картофельной яме в доме. Немец, который жил в это время у нас, вырыл небольшую яму в огороде. Один самолет был сбит. Немцы выставили его в бывшем парке отдыха. Охраны у самолета не было, и мы залезали вовнутрь. Отворачивали и отрезали разные трубочки. Я сидел на месте пилота, не задумываясь, кто на нем сидел в бою. Там был цел даже пулемет, черный ребристый без замка. Когда обнаружили, что топливные баки обтянуты каучуком, начали вырезать этот каучук для изготовления клея. А потом немцы нас выгнали, а самолет куда-то увезли. Самолетов над Жлобином летало очень много. Я видел бомбежку недостроенного моста у деревни Лебедевка немецкими пикирующими самолетами. Очень аккуратно, даже красиво они поочередно разворачивались, входили в пике и сбрасывали бомбы. Потом выходили из пике и выстраивались в круг. Видел встречу двух больших групп самолетов бомбардировщиков. Одна группа летела со стороны Гомеля. Это были наши самолеты. Они шли четким строем в несколько этажей по высоте. Встречным курсом и чуть правее, летели немцы, тоже бомбардировщики. Когда они поравнялись, и казалось, что разойдутся мирно, от немецкого самолета в сторону нашего, полетела длинная трассирующая очередь. Наш самолет моментально вспыхнул и начал падать горящим. Вскоре взорвался и к земле полетели какие-то черные части самолета. Никто из экипажа не спасся. Транслирующие очереди полетели со всех сторон. Потом самолеты полетели своими курсами.

Еще случай. Я был во дворе дома, как вдруг над самой крышей с грохотом пронесся истребитель без звезд на крыльях и других знаков. В кабине оглядывался летчик в черном шлеме. Сразу же следом за ним пролетел немец, в кабине которого виднелся летчик, сосредоточенно глядящий вперед. Не знаю, догнал ли он его.

Это было до концлагеря и тех страшных воспоминаний. А после освобождения Жлобина мы на попутной машине где-то в июне 1944 года вернулись домой.

От дома остались одни стены. Не было пола, окон, даже были сняты ставни на окнах. Хорошо, с нами шел мужчина, он обнаружил мину под крыльцом. Когда ее обезвредили, вошли в дом. Там ничего не осталось. Мы в середине июня посадили немного картошки, свеклу и прочее. Собрали доски от взорванных немцами зданий. Я вырвал из досок гвозди. Кое-как застелили пол, вставили рамы и стекла в окна. Отчаяния не было, надеялись на лучшее. Отец устроился проводником вагонов, я пошел в школу в 4 класс. Зиму 1944-1945 гг.. прожили без мяса и молока. Родители пускали в дом квартирантов по четыре – пять человек. Молодые парни и девушки работали на железной дороге. Продавали мы яблоки из сада. Я тоже носил их в корзине к поездам. Хлеб отпускали по карточкам, но, чтобы получить его приходилось иногда стоять в очереди и даже занимали с вечера. С весны 1945 года начали засеивать картошкой весь огород. Участки вскапывали лопатой. Сеяли просо, толкли его в ступе, а ячмень и жито мололи в самодельных жерновах в муку. Завели кое-каких животных. Уход за всем требовал огромных физических усилий. Основная забота по хозяйству лежала на плечах матери. Светлая ей память! Чего ей это стояло, я понял много позже, когда стал наследником дома и начал обрабатывать всего 1/5 часть от прежнего участка.

И еще воспоминание. У многих солдат-немцев были губные гармошки, на которых они играли. Наиболее часто звучал хит тех времен «Лили Марлен». Пели эту песню и в строю. Была солдатская песня. О Марлен Дитрих. Это я узнал через много лет после войны. Некоторые немцы играли на гармошках и русские песни. Чаще всего «Катюшу». Многие из моих сверстников научились играть на губных гармошках, а я нет.

День окончания войны я не запомнил. Очевидно, радость была, но не настолько. Слишком большими были потери.

Была соседка Зина, жившая с матерью и двумя братьями недалеко от нас. Муж Зины воевал на фронте, после войны она узнала, что он погиб. Был мобилизован после освобождения и тоже погиб ее брат Антон. Сколько я знаю, почти все мужчины-соседи, которых призвали после освобождения, не вернулись с войны. Намного позже я в анкетах должен был писать о пребывании в оккупации, чем занимались, не сотрудничали ли мы с немцами. Писал и о пребывании в концлагере…. Выявляли предателей. А потом, уже много лет спустя, мне пришлось доказывать, что я действительно был в концлагере. А ведь раньше писал в анкетах, да и нас много раз переписывали, опрашивали, допрашивали. Куда все делось? Родители умерли, даже не узнав, что им будет положена компенсация от немецкой стороны. Постоянное напоминание «был в оккупации» откладывалось в сознании чем-то вроде чувством вины: да был, и желанием забыть все пережитое и увиденное. Действительно, спустя годы многое забылось. А сейчас оказалось, что помнить нужно и почетно.