Воспоминания моего дедушки. 1941-1945 - [6]

В предпоследнем лагере у нас отобрали паспорта, остатки денег, у кого были ценности. Отводили в сторону более рослых подростков. И вот, наконец, последний лагерь. Это замерзшее болото с редкой растительностью. Обнесено оно было колючей проволокой. Помню вышки с пулеметами. Время от времени они стреляли. Сил уже почти не оставалось, и мы легли под сосенками где-то в середине на снег. Правда, отец нарубил веток и сделал что-то вроде постилки. Костер жечь не разрешили – стреляли. Мать набивала алюминиевую флягу снегом и растаивала его теплом своего тела. Отец в один из дней отошел от нас, был у выхода. Говорил, что видел канаву с водой, в которой плавали мертвецы, но люди все равно набирали воду и пили. Немцы бросали буханки хлеба и смеялись, глядя, как люди дрались за него. Отцу хлеба не досталось. Прошла неделя. Притупились все ощущения. Ушло чувство голода. Не было даже холодно. Морозы были небольшие. Шел иногда мокрый снег. Утром люди выбирались из-под снега. А некоторые оставались лежать. Помню, ночью мать трогала меня, чтобы убедиться, что живой. А потом вдруг люди увидели, что охрана лагеря исчезла. Кое-кто пытался выбраться из лагеря, но подрывался на минах. Через некоторое время пришла наша разведка, снайперы и вывели нас на свободу. Первое, что мы увидели за воротами лагеря – это был молодой мужчина, подорвавшийся на мине. Он был в сознании и пытался что-то говорить. Показал жестом на флягу, которая была у меня на поясе. Мать показала ему, что фляга была пустая. Мы побрели по указанной дороге. Навстречу шли машины с нашими солдатами. Так мы дошли до села Озаричи. Первое, что увидели – это следы недавнего боя. За селом была высотка, которую, очевидно, занимали немцы, а наши ее штурмовали. Так вот на склоне лежали трупы наших солдат. В сереньких шинелях, с тощими вещмешками за спиной лицом в землю. Меня поразил вид боя и эти солдаты, их сиротливый вид. Бедность всей обстановки и проч. Как контраст – труп немца на углу улицы в самих Озаричах. Немец, очевидно, офицер, лежал лицом вверх. На нем был надет мундир стального цвета, на груди какие-то нашивки. Близко к нему мы не подходили. В Озаричах нас немного покормили из солдатской кухни. Потом были еще переходы дальше в тыл. Помню, были мы в деревне Василевичи. Собирали мерзлую картошку, варили и ели. По ночам к деревне подходили волки и жутко выли. Мы ходили по окружающим деревням и просили подаяние. В одной избе женщина пекла блины и дала нам по одному. Мы их сразу съели. Вкусные были блины. А так, в основном, были горбушки хлеба, картофель. В одном доме стояли военные. Они дали нам по три рубля. Название одной деревни я запомнил – Золотухи. Потом я нашел это название на карте.

Потом мы добрались до какой-то станции, прошли помывку и дезинфекцию в санитарном поезде. И везли нас довольно долго по железной дороге. Помню остановку на какой-то станции. Рядом стоял военный эшелон. Солдаты плясали под гармошку. С ними был мальчишка немного старше меня, одетый в военную форму с погончиками «сын полка». Он тоже обратил внимание на меня, подошел и предложил поменяться сапогами. Когда я отказал, он заругался, стал настаивать и хотел забрать их силой. Взрослые солдаты отвели его в сторону. Было очень обидно.

Мы доехали до станции Буда Кошелевская. От станции до деревни нас перевозил на телеге парень лет семнадцати по фамилии Рой. От нас он заразился тифом и вскоре умер. Переболел тифом и я, перенес его на ногах. Спасла меня мать, она просила молоко у местных жителей и поила меня.

Жили мы одно время у деда с бабой. Не помню, была ли у них корова, но помню, как на Пасху нас пригласили за стол пообедать вместе. Из большой глиняной миски мы ложками поочередно черпали кислое молоко, и каждому дали по горбушке хлеба. Очень было вкусно. Солдаты, жившие в деревне, застрелили хромую лошадь, разделили и дали что-то нам. Мы были этому рады.

Отец помогал строить дом в соседней деревне. В качестве платы ему дали около пуда зерна ржи. Он поручил мне отнести эту рожь домой. Вначале мне было легко, но потом я с трудом, перекладывая мешок с плеча на плечо, тащился мимо ржаного поля. Был очевидно слаб после перенесенного тифа.

Запомнился еще один случай. В деревне в одном доме, куда мы зашли, жили заросший мужчина с опустившейся внешностью и молодая девушка. Показалось странным поведение девушки. Она смотрела на всех отсутствующим взглядом, глазами полными слез. Но ничего не говорила. Дед с бабой что-то говорили вполголоса родителям, поглядывая на девушку. Упоминали немцев. Я не понял, в чем было дело, но были смутные догадки.

Потом мы жили в Буде в доме одинокой женщины, муж ее был на фронте. Она ждала ребенка. Недалеко от Буды был аэродром, на котором базировались самолеты, бомбившие Жлобин. Мы собирали лесную землянику и пытались продавать летчикам. Я видел, летчиков, которые шли от самолетов, вернувшихся с задания. Вид у них такой, что и нам стало понятно, им не до земляники. Мы узнали, что в этом полку служил брат Шурки Котова, инвалида с детства, глухонемого, искалеченного какой-то болезнью, страшного вида, но добрейшего человека, моего приятеля по страсти к чтению. Он с матерью пытался найти брата, но узнали, что перед нашим приходом в Буду, он погиб.