Воспоминания моего дедушки. 1941-1945 - [5]

В основном же взрывы случались за городом, на железной дороге в направлении Гомеля. Говорят, что партизаны применяли магнитные мины с часовыми механизмом (закладывали в поезда на станции) или минировали железнодорожные пути.

Немцы крайне жестко расправлялись с жителями окрестных деревень: сжигали их и расстреливали. Предлог: за связь с партизанами, за помощь партизанам у железной дороги в городе появились жандармы, на груди у них на цепи была жестянка с какой-то надписью. Они проверяли документы у прохожих, некоторых задерживали. Однажды жандармы останавливали нас с отцом на улице возле водокачки. Отец предъявил ему "аусвайс" – справку, которая выдавалась жителям вместо паспорта. Долго тот вертел её в руках, осматривал нас, вроде как бы принюхивался, но потом все же отпустил.

Мы с матерью и с нашей соседкой на болоте, в районе, где сейчас металлический завод, регулярно собирали растение для корма домашних животных. Это мясистое растение, что-то вроде кувшинок, его варили и этим варевом кормили свиней, кур и других. Так вот однажды, когда мы возвращались с болота, вдруг, услышали, выстрели и свист пуль. Увидели, что впереди стоят несколько человек и поняли, что стреляют по нам. Мы пошли быстрее, почти побежали. Нас догнали немцы и обыскали, встряхнули мешки с травой, выругались, пригрозили и… отпустили. Больше мы за травой не ходили.

Глава 3. Вторая половина войны. Концлагерь.

В конце 1943 года в городе появились виселицы, на которой долгое время висели несколько человек. Кто они были – не знаю. Виселица была сооружена в районе ближе к Днепру, права от улицы Первомайской, выше парка Приднепровского. Фронт подошел вплотную к Жлобину и остановился на линии реки Днепр. Справа по течению реки были наши. Слева – немцы. Круглыми сутками мы слушали взрывы и выстрелы, которые сливались в непрерывный гул. Впрочем, вначале немцы занимали позиции и за Днепром и позже были отброшены непосредственно в город. Жлобин в этот начальный период был для них чем-то вроде ближнего тыла. Сюда прибывали подразделения для положения и замены непосредственно воевавших. Запомнились те, кто недавно вышел из боя. Некоторые останавливались у нас дома. Бросалась в глаза их нервозность, возбудимость, громкие разговоры, непредсказуемость поведения. В ночь нового 1944 года один из них "всадил" очередь из автомата в стену над окном в маленькой комнате. Я спал и не слышал стрельбы и только утром я увидел следы пуль в стене. Однажды солдат с пулеметом хвастал перед нами какое у него мощное оружие. Как он сказал, против него был комиссар с пистолетом: "Комиссар из пистолета "пук-пук", а я по нём из пулемета "ду-ду-ду". Нет комиссара", – и смеется.

Из построенной казармы у железной дороги каждый день вместе с мусором выносили патроны, гранаты и сбрасывали в яму, вырытую на краю огорода у соседей. Мальчишки находили там патроны для свои игр. Парни постарше, я видел, забирали гранаты, наверное, находили им применение.

В марте 1944 года нас выгнали из дома. Было приказано перейти на ту сторону железной дороги. С собой разрешили взять немного вещей, которые мы погрузили на телегу. У нас была взяты с собой: маленький топорик, бутылка рыбьего жира и еще кое-какие вещи. Все остальное было брошено в доме. Одну ночь мы переночевали у родственников, а потом всех выгнали из домов и под конвоем повели на железнодорожную погрузочную площадку (так называемый Орловский парк). Там стоял эшелон из товарных вагонов. Вагоны закрыли на запоры – и поехали. В вагоне не было туалета, и отец с мужчинами прорубили пол в углу. Многие стеснялись подходить к отверстию. Ехали целый день. К вечеру прибыли на станцию (возможно в городе Бобруйск) и выгрузили из вагонов. Толпой под конвоем повели к огороженному колючей проволокой загону, где мы провели ночь. Весь следующий день нас гнали до следующего загона. Снова ночевали на снегу. Таких переходов было, по-моему, три или четыре. Больше запомнились последние переходы. Во время одного из переходов отец опустил на землю мешок с имуществом. Сразу же подскочил конвой, и когда отец хотел взять ношу, ударил его палкой. Погнал нас дальше, а сам стал проверять палкой наш «скраб». Остались мы практически без вещей, без еды. У меня, правда, оставалась бутылка рыбьего жира, из которой я время от времени делал по глотку. Кое-где на обочине лежали обессиленные люди. Видел, как обессиленная женщина положила на снег ребенка, завернутого в одеяло, и пошла прочь. Подошел конвоир и стволом винтовки развернул одеяло. Потом мы услышали выстрел…. Нас гнали по обочине, а навстречу двигались машины с отступающими немцами. Порой нас перегоняли, с одной стороны, на другую, не обращая внимания на двигающиеся машины. Для острастки стреляли в воздух. Отец с матерью проскочили перед машинами, а я застрял в глубокой колее в грязи по колено. На меня на скорости двигалась машина: тут бы мне и конец, но вдруг она остановилась. Я увидел в кабине молодого немца-водителя, который тоже смотрел на меня. Почему он пожалел меня – не знаю. Вернулись родители, помогли мне вылезть из грязи. Колонна двинулась дальше.