Воспоминания кавказского офицера - [5]
Сгорая нетерпением скорее приехать в Бамборы, где я должен был найти генерала Пацовского, командовавшего, за отсутствием N., всеми войсками в Абхазии, я не продлил ни на один час своего отдыха в Редут-Кале и с рассветом другого дня отправился в дорогу. Я спешил увидать Пацовского, потому что в Абхазии он был единственный человек, имевший возможность помочь мне в моем предприятии делом и советом, зная край и пользуясь хорошим влиянием на абхазцев.
От Редут-Кале до Сухума вели две дороги. Первая из них, служившая для абхазцев обыкновенным сообщением искони веков, проходила над самым морем по береговому песку и мелким камням. Весьма неудобная для движения артиллерии и обозов, она, кроме того, заливалась водой в ветреную погоду. Другая была проложена нашими войсками в прошедшем году, для избежания этого неудобства, в некотором расстоянии от моря. Небо было покрыто тучами, необыкновенно сильный ветер дул с моря, гряды темных волн, окаймленных белой пеной, мерно разбивались об обрывистый берег, возвышавшийся справа над дорогой, и заливали ее на протяжении, какое мог видеть глаз. Берегом ехать было невозможно. Казаки просили меня лучше переждать погоду, чем следовать новою дорогой, по которой, как они говорили, лошади не дойдут до первого поста, находившегося в двадцати верстах от Редута. Время было для меня дорого, и я, не слушая их совета, отправился по верхней дороге, разработанной генералом N., полагая найти ее все-таки в лучшем виде, чем как говорили постовые казаки. Но скоро я убедился в справедливости их слов. Проходя на большом протяжении через вековой лес, без выбора местности, вдоль глубоких лощин и по топким местам, она извивалась лентой густой черной грязи, в которой лошади утопали выше колена, спотыкаясь на каждом шагу о пни и корни срубленных деревьев. В Абхазии снег начинал таять, и это обстоятельство не служило к улучшению обыкновенных качеств дороги. Не находя никакого способа подвигаться по ней вперед, мы были принуждены объезжать ее по лесу, медленно пробираясь между деревьями, хлеставшими нас ветвями в лицо, и частым колючим кустарником, цеплявшимся за лошадей и рвавшим на нас платье.
Много времени отнимали у нас также переправы через бесчисленное множество речек, выступивших из своих берегов, по причине ростепели и морского прибоя, останавливавшего их течение. В Анаклии, мингрельском пограничном местечке, со смешанным населением из турок, мингрельцев, абхазцев и армян, мы переправились через широкий Ингур. Это была единственная переправа по всей дороге от Редут-Кале до Бамбор, на которой я нашел паром, хотя и плохой, но на котором все-таки можно было перевезти в один раз небольшое число лошадей и повозок, и при нем несколько человек перевозчиков. На всех других речках мы встречали только два выдолбленных из дерева и сплоченные между собою каюка, на которых едва становилась одна лошадь, и виноградную лозу, перекинутую вместо каната с одного берега на другой, за которую держались руками во время переправы. Случалось и так, что один маленький каюк, вытащенный на берег, обозначал место, где следовало переправиться. О перевозчиках не было и помину. Жители, на которых лежала обязанность оберегать переправы и содержать на них перевозчиков, исполняли кое-как свою обязанность, пока войска находились вблизи. Вслед за удалением их они сами разбегались и уносили сверх того канаты, доски и все железо, находившееся на паромах. Строить на каждой переправе посты и занимать их командами было бы затруднительно и дробило бы войска, а оставлять по нескольку человек, для присмотра за туземными перевозчиками, было опасно.
Мои конвойные казаки, хорошо знакомые с существующим порядком, завидев издали речку, тотчас бросались отыскивать паром или каюк в кустах и в затопленном водою камыше, снимали вьюки, расседлывали лошадей, и переправа начиналась. Лошадей пускали обыкновенно вплавь, для чего один казак садился, раздевшись, на лучшую лошадь и плыл впереди, зная, что другие лошади от нее не отстанут. Людей, поклажу и седла перевозили в каюке, на дне которого помещались с трудом два или три человека, занятые одной мыслью и одним делом – удержать в равновесии каюк, который подпрыгивал и крутился, как щепка, под напором быстрой речки, стремившейся в море, и прибоя, отбрасывавшего назад ее течение. Донские казаки, содержавшие в Абхазии конную почту, были вообще хорошие пловцы, как все русские, живущие на берегу больших рек; поэтому я не боялся потонуть, хотя сам не умел плавать.
В первый день моего отъезда из Редут-Кале я добрался с большим трудом, поздно ночью, до первого поста, сделав не более двадцати верст. Объезды, которые мы принуждены были отыскивать беспрестанно в лесу, для того, чтобы избегнуть мучения ехать по разработанной дороге, и частые переправы нас совершенно измучили. Люди и лошади едва дотащились до ночлега. На другой день, испытав те же самые напасти, я переехал в Илори, на границу Абхазии, где в прошедшем году наши войска построили укрепление на берегу Гализги. Настоящая граница Абхазии начиналась на правом берегу Ингура. Гализга служила прежде только для разделения двух абхазских округов – Самурзаканского и Абживского. По причинам, которых я не мог никогда понять ясным образом, Самурзаканский округ был причислен нами к владениям князя мингрельского, и абхазская граница отодвинута с Ингура к Гализге. Последствием этого отчисления было то, по крайней мере в мое время, что самурзаканцы, избавленные от послушания своему природному князю, отказывались также повиноваться и новому владетелю; а независимое направление своего образа мыслей принялись обнаруживать воровством и разбоями.
Офицерство в царской России всегда было особой «кастой», отличающейся как от солдат, так и от гражданских людей. Отстраненность от общества объяснялась, в частности, и тем, что офицеры не имели права присоединяться к политическим партиям, а должны были на протяжении всей жизни руководствоваться лишь принципами долга и чести. Где офицеры конца XIX – начала XX века проводили время, когда могли жениться и как защищали свою честь? Обо всем этом вы узнаете из мемуаров русских офицеров XIX века.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.