Воспоминания - [34]

Крест этот достался графу Петру Андреевичу от матери его, урожденной княжны Щетининой; родом она происходила от князей Ярославских и Тверских, из которых к лику святых причислены были князь Федор Щета с двумя его сыновьями: Давидом и Константином. Мощи их покоятся в одной раке в городе Ярославле, в Спасском монастыре.

После смерти дедушки жизнь наша потекла по-прежнему. Папенька работал без устали: то вырубал медали, то лепил, то рисовал свои чудные акварели… И, кроме всего этого, он еще часто делал модели для блюд и солонок, которые русское купечество при разных торжественных случаях подносило членам царской фамилии. Эти работы заказывал папеньке тогдашний почетный глава петербургского купечества Иван Васильевич Кусов. Папенька и маменька очень любили старика Кусова и в доме его приняты были как родные. Даже меня маленькую к нему водили. Но я его что-то не помню, а помню только бальный зал в его громадном доме у Тучкова моста (ныне больница св. Марии Магдалины). Этот зал был так длинен, что когда я стояла у одного конца, у входной двери, то на другом конце зала мраморный бюст императора Александра I казался мне совсем маленький, и помню, как я удивлялась тому, отчего, когда я до него добегу, он делался такой большущий. После я много наслышалась рассказов про Ивана Васильевича Кусова. Он был очень богатый, именитый купец, человек умный и добрейшего сердца. Был женат три раза, и от трех жен имел множество детей; из них я сама могу насчитать 9 его дочерей и 6 сыновей и со многими из них была лично знакома. Так что в доме своем Иван Васильевич был настоящий патриарх! Говорят, что государь Александр Павлович так уважал и любил старика Кусова, что езжал запросто пообедать с ним и его семьей. И раз, говорят, даже провел у Кусова целый день на folle journée[83], которые он ежегодно устраивал на масленице для детей своих, друзей и знакомых. Рассказывали тоже, что маскарады в доме Ивана Васильевича напоминали собою сказки Шехеразады. Все костюмы гостей его были буквально залиты драгоценными каменьями и бриллиантами… У маменькой моей этих великолепий не было, и потому она и не показывалась на эти празднества. Но раз как-то папенька, желая повеселить свою молодую супругу, придумал сделать себе и ей из разноцветной глянцевитой бумаги костюмы двух фарфоровых саксонских кукол — пастушка и пастушки, так чтобы их платья, шляпы, цветы и все аксессуары были из одной только бумаги, и костюмы брали бы одной только верностью подражания саксонскому фарфору и своею оригинальностью! Папенька с маменькой сами склеили эти костюмы, нарядились в них и поехали на маскарад к Кусову… Приехали и своею красотою и новизной выдумки разом затмили бриллианты, шелки и бархаты. Успех был полный!

Иван Васильевич был большой поклонник таланта моего отца, дорого ценил его труд и всегда хотел, чтоб каждая его работа для купечества была щедро вознаграждена. Но папенька за модели для блюд и солонок, назначенных для поднесения особам царской фамилии, никакой платы принимать не хотел и работал их даром. Это так огорчало Ивана Васильевича, что он даже раз сделал нападение на маменьку, говоря ей:

— Графинюшка-матушка! Я хочу тебе жаловаться на твоего мужа. Он у тебя фантазер-бессребреник! Прекрасно это, да за что же он меня-то, несчастного, терзает? Ведь мне совестна и обидно, что он с купечества за свой труд денег не берет… Будь хоть ты добрая, успокой ты меня, позволь мне тебе подарочек прислать, ну, хоть натурою: сахаром или чем другим в твое хозяйство.

— Что же это, Иван Васильевич, я у вас за мужа буду взятки брать? Как это возможно?

— Не взятки, матушка, а только подарочки от друга… Не обидь, разреши!.. Совести ведь моей от этого легче будет… Графинюшка, не огорчи старика, позволь!

И он так умолял и упрашивал, что маменька, чтобы не огорчить его, позволила ему прислать ей немного сахару, но больше ничего. И воспользовался же Иван Васильевич этим разрешением: он тотчас прислал своей милой графинюшке запас сахару на целый год. Бедная маменька даже испугалась, когда ей привезли его, и не знала, куда деваться с такой кучею голов сахару. Но нянюшка Матрена Ефремовна живо прибрала его к рукам, попрятала по шкафам, заперла на тридевять замков и ключи положила в карман. Отнять у нее этот насильственный подарок добряка Кусова, кажется, не смог бы даже сам папенька.

В последних числах сентября 1824 года семью нашу опять посетило горе: любимая всеми папенькина сестра, наша дорогая тетка Надя, вдруг опасно заболела воспалением мозга. Наш очень хороший годовой доктор Андрей Егорович Шестаков лечил ее усердно, но болезнь лечению не уступала, и, наконец, он, не желая брать на себя одного такой ответственности, попросил консилиума. Папенька сейчас же пригласил двух тогдашних петербургских светил — докторов Арендта и Газинга[84]. Они приехали, осмотрели больную, потолковали с Шестаковым по-латыни и объявили, что все средства, употребленные их собратом доктором. Шестаковым для излечения графини Надежды Петровны, были совершенно правильны, но что, несмотря на это, больная по ее комплекции перенести такого сильного воспаления мозга не может и что продолжать ее еще лечить — значит брать деньги даром, а на это они не согласны. Взяли, должно быть, то, что в то время звездам первой величины за консилиумы полагалось, и уехали… Но зато были так внимательны, что, проходя по передней мимо нашего лакея Ивана, сказали ему: