Воспоминания - [16]

Шрифт
Интервал

Изгнать генеральшу Рытову из института, без особенного скандала и не повредив девочке, было невозможно; а потому вся родня Александра Петровича, стараясь избегать стычек с злою, необузданною старухою, разумеется, всякие наставления Лизаньке отложила в сторону. У самого же дяди Александра прежней энергии уже не было; страшная, беспощадная чахотка взяла верх над его скоропостижным характером: он начал таять как свеча и понемногу охладевал ко всему. Стало быть, и он не мог оградить бедную дочь свою от пагубного влияния бабушки. О последствиях этого влияния я расскажу после.

Вот в это-то самое время одинокий, беспомощный Александр Петрович переехал на жительство к дедушке Петру Андреевичу в серенький домик, где я, будучи малюткой, видела несчастного страдальца и запомнила его. Перед смертью он как будто немного оживился; поручил свою Лизаньку и ее интересы отцу и братьям, всех крепостных людей своих отпустил на волю, а камердинеру своему Ивану Кудрявому, родному племяннику нянюшки Матрены Ефремовны, дал даже большое денежное награждение. Поминаю об этом обстоятельстве потому, что этот прекраснейший Иван Кудрявый, вместе с дочкою барина своего, Елизаветою Александровною, явится еще не раз в моих воспоминаниях.

Повторю еще, что граф Александр Петрович умер в 1819 году, и перейду к остальным детям деда моего, о которых мне тоже хочется рассказать все, что знаю.

III

Тетка моя Вера Петровна Шишкова. — Дядя граф Владимир Петрович Толстой. — Дядя граф Константин Петрович Толстой. — Статс-дама графиня Мария Андреевна Румянцева. — История ее замужества. — Характеристика дяди Константина Петровича. — Неожиданное приданое. — Тетка графиня Надежда Петровна Толстая. — Приключение с дедом. — Дядя граф Петр Петрович Толстой. — Его трагическая кончина.


Рассказывая о моем детстве, я так поспешила похвастаться моею раннею памятью, что перескочила через старшую дочь деда моего и принялась прямо за дядю Александра. А тетушку Веру Петровну пропустить было бы грех, потому что она была очень хорошая женщина, и притом любимица отца моего, и он сам рассказывал мне о ней с особенно теплым чувством… Итак, первеницей у деда с бабушкой была тетка Вера. Она родилась в 1776 году, 2-го августа. Воспитание получила домашнее, довольно необыкновенное для знатной барышни екатерининского времени. По словам покойного отца моего, любимая сестра его была совершенство. Стройна, хороша собой, добра, как ангел, и обладала всеми возможными талантами: рисовала, играла на фортепиано, пела, сочиняла романсы, сама клала их на музыку и очень мило писала стихи. А главное — рукодельница была удивительная: не было работы, которой она не делала бы превосходно. У меня до сих пор сохраняются ее рисунки акварелью в стиле Ватто и много рукоделий. По-моему, рисунки немного «манерны», но ведь и век такой был, что и барашки, и собаки должны были ломаться и сентиментальничать… А рукоделья самой тонкой изящной работы — удивительно хороши…

Вера Петровна любила до безумия брата своего Федюшу и, лаская его, называла всегда «мой маленький Рафаэльчик!». Должно быть, она тоже сильно повлияла на развитие в нем художественного таланта… Жаль, что брату и сестре не долго пришлось прожить вместе. В 1793 году, 17 лет от роду, тетка Вера вышла замуж за Дмитрия Семеновича Шишкова, родного брата адмирала Александра Семеновича Шишкова, который так усердствовал над «изысканием, корней русских слов»[39]. Чрез два года после своей женитьбы, Дмитрий Семенович получил какое-то важное назначение в Сибирь и уехал туда с женою. И бедной молодой женщине не суждено было возвратиться в Петербург. На великое несчастие Шишкова, обожаемая им жена, 22-х лет от роду, вторыми родами скончалась. Старшая дочь их, Елизавета, в которой они оба души не чаяли, жила еще и на моей памяти, а второй мальчик умер вместе с матерью.

После тетушки Веры Петровны у меня осталась драгоценная память, а именно: 84 письма ее из Сибири к отцу и матери. Первое письмо написано с дороги в день горькой разлуки с родителями и значится так: «№ 1. Ижора, 14 мая 1795 г.», а последнее, написанное за несколько часов до ее кончины, значится так: «№ 84. Пресновская крепость, июля 9-го 1798 г.». Боже мой, что это за прелестные письма! В них я прочла всю трехлетнюю жизнь тетки Веры в Сибири, познакомилась с нею и полюбила ее от всей души. Какое светлое созданье была эта женщина! Такую нежную дочь, любящую жену, чудную мать и сострадательную к горю ближнего душу трудно найти на белом свете. И вместе с этими качествами как она была мила и женственна!

Перехожу ко второму брату ее, Владимиру Петровичу. Странное дело, что этого дяди я не помню совсем, а могла бы помнить прекрасно, потому что мне было уже семь лет, когда он умер, в 1824 году. Видно, он ничем особенным не обратил на себя моего детского внимания, что изменила мне моя хорошая память. По рассказам о нем могу сказать только то, что сначала он был военный, служил в Кексгольмском полку, потом перешел в статскую службу и до конца жизни состоял на службе в почтамте; что человек он был милейший, душа компании, великий дамский угодник, как все Толстые; немножко рифмоплет и любимец всех родных и знакомых; женат не был. Вот и все, что могу сказать о нем.


Рекомендуем почитать
Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному

«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

Имя полковника Романа Романовича фон Раупаха (1870–1943), совершенно неизвестно широким кругам российских читателей и мало что скажет большинству историков-специалистов. Тем не менее, этому человеку, сыгравшему ключевую роль в организации побега генерала Лавра Корнилова из Быховской тюрьмы в ноябре 1917 г., Россия обязана возникновением Белого движения и всем последующим событиям своей непростой истории. Книга содержит во многом необычный и самостоятельный взгляд автора на Россию, а также анализ причин, которые привели ее к революционным изменениям в начале XX столетия. «Лик умирающего» — не просто мемуары о жизни и деятельности отдельного человека, это попытка проанализировать свою судьбу в контексте пережитых событий, понять их истоки, вскрыть первопричины тех социальных болезней, которые зрели в организме русского общества и привели к 1917 году, с последовавшими за ним общественно-политическими явлениями, изменившими почти до неузнаваемости складывавшийся веками образ Российского государства, психологию и менталитет его населения.


Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов

Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.


«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.


Последовательный диссидент. «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой»

Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.


О чем пьют ветеринары. Нескучные рассказы о людях, животных и сложной профессии

О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Русский Тичборн

Русский дореволюционный детектив («уголовный роман» — в языке того времени) совершенно неизвестен современному читателю. Данная книга, призванная в какой-то степени восполнить этот пробел, включает романы и повести Александра Алексеевича Шкляревского (1837–1883), который, скорее чем кто-либо другой, может быть назван «отцом русского детектива» и был необычайно популярен в 1870-1880-х годах.


Рассказ судебного следователя

Русский дореволюционный детектив («уголовный роман» — в языке того времени) совершенно неизвестен современному читателю. Данная книга, призванная в какой-то степени восполнить этот пробел, включает романы и повести Александра Алексеевича Шкляревского (1837–1883), который, скорее чем кто-либо другой, может быть назван «отцом русского детектива» и был необычайно популярен в 1870-1880-х годах.


Секретное следствие

Русский дореволюционный детектив («уголовный роман» — в языке того времени) совершенно неизвестен современному читателю. Данная книга, призванная в какой-то степени восполнить этот пробел, включает романы и повести Александра Алексеевича Шкляревского (1837–1883), который, скорее чем кто-либо другой, может быть назван «отцом русского детектива» и был необычайно популярен в 1870-1880-х годах.


Что побудило к убийству?

Русский дореволюционный детектив («уголовный роман» — в языке того времени) совершенно неизвестен современному читателю. Данная книга, призванная в какой-то степени восполнить этот пробел, включает романы и повести Александра Алексеевича Шкляревского (1837–1883), который, скорее чем кто-либо другой, может быть назван «отцом русского детектива» и был необычайно популярен в 1870-1880-х годах. Представленные в приложении воспоминания самого Шкляревского и его современников воссоздают колоритный образ этого своеобразного литератора.