Воспоминания - [17]

Теперь добралась я, наконец, до дяди Константина, которого знала хорошо и очень любила. Разумеется, и об его детстве и юности буду рассказывать «со слов больших», потому что между его и моими годами разница на целые 38 лет. Граф Константин Петрович родился в Петербурге в 1780 году, 12 февраля. Первые годы детства тоже провел в доме родителей. Про эти годы Матрена Ефремовна, общая их с отцом моим няня, повествовала мне так: «Костенька маленький чистая ступа был! Головища у него была пребольшущая, все его перетягивала… А туда же, за Федичкой норовил разные штуки показывать. Тот, бывало, стройненький, легонький, как перышко, кувыркнется и станет на ножки, как струночка. А Костенька тоже за ним — кувырк! и головизной, как свайкой, об пол хлоп!..» После, когда дяде пришла пора учиться, его, по ходатайству статс-дамы Марии Андреевны Румянцевой, определили в Шляхетский кадетский корпус (ныне Первый кадетский). Это было еще при директоре графе де-Бальмене; но скоро его заменил родственник императрицы Екатерины II, известный умница граф Ангальт, тот самый, который для облегчения маленьким кадетам будущего их учения придумал расписать каменную стену вокруг их сада фресками и изобразить на них известные исторические события, страны света, географические карты, светила, планеты небесные и все, что впоследствии должно было войти в их уроки. Стену эту тогдашние художники расписали прекрасно, и граф Ангальт назвал ее muraille parlante.[40]. И точно, стена эта наглядно говорила о многом, так что мальчуганы, не учась еще серьезно, бегая и играя в саду, невольно заглядывались на картинки и приходили в классы уже подготовленными.

Не могу вытерпеть, чтобы не бросить на минуту дяди и не передать здесь того, что он рассказывал мне впоследствии про свою благодетельницу Марию Андреевну Румянцеву. Она была дочь богатого боярина Андрея Артамоновича Матвеева и крестница Петра Великого. Часто бывала она в гостях у крестного отца и там познакомилась с денщиком его, Румянцевым. Боярышня была красавица писаная. Румянцев влюбился в нее без памяти и, не подумав о том, что он царский денщик, и больше ничего, заслал сватов к Андрею Артамоновичу. Боярин, напыщенный своей знатностью и богатством, с презрением отказал денщику наотрез… Румянцев с горя, да и потому, что финансовые дела в то время были у него очень плохи, задумал жениться на богатой купчихе. Там дело сладилось, и назначен уже был сговор. Царь Петр узнал об этом в день самого сговора, сел в свою одноколку и покатил в дом купца… И там, не входя даже в комнату, где за брачным столом сидели рядышком жених с невестой, а приотворив только в нее дверь, крикнул своим зычным голосом: «Этой свадьбе не бывать!» Сел опять в одноколку, да и был таков.

На другой день денщик пришел к царю и, горько укоряя его в немилости, сказал:

— Я беден, мне жить не на что, оттого и хочу жениться на богатой купчихе.

Петр выслушал его и ответил:

— Не горюй, погоди. Развернется и моя рука…

Вскоре пришелся день рождения князя кесаря Ромодановского[41], и царь, от своего имени, послал Румянцева с поздравлением. Кесарь, расчувствовавшись сделанной ему честью, на радостях подарил денщику большой золотой кубок, насыпанный доверху червонцами…

Петр, увидав этот подарок, улыбнулся и сказал:

— Ну, что ж?.. Начинает разворачиваться моя рука!..

Потом Румянцев был послан царем с поручениями в Париж, потом жалован деньгами и поместьями. Рука Петра разворачивалась все более и более. Наконец, царь сам поехал, к боярину Матвееву сватать своего денщика за крестницу Машеньку… На этот раз Андрей Артамонович отказать побоялся, и свадьба состоялась. Рука Петра развернулась совсем. Румянцев стал богат и знатен.

Жена Румянцева, Мария Андреевна, жила чуть не Мафусаиловы годы…[42] Имела большой вес при дворе и до конца жизни была чтима и уважаема потомками Петра. В царствование Екатерины И, когда она определяла дядю Константина в корпус, ей было уже 94 года. Она в это время проживала на покое в Летнем саду, во дворце Петра Великого, окруженная шутихами, попугаями, дураками и моськами… Всегда носила красную ленту через плечо и на плече на голубом банте портрет Петра I. Ее собственный портрет, снятый в это время с натуры тетушкой Верой Петровной, сохраняется у меня до сих пор. Долголетняя старушка умерла в 1788 году, 97 лет от роду.

Возвращаюсь снова к дяде Константину. В те времена детей в корпусе принимали очень маленькими, и дядю отдали в малолетнее отделение пятилетним ребенком. 17-ти лет он был уже выпущен офицером в какой-то Фридрихсгамский полк, и военная карьера его пошла быстро и счастливо. Несмотря на то, что дядя рассказывал мне про нее наиподробнейшим образом (не пропуская даже того, что он был лучший танцор в их полку и что раз на балу сама шведская королева выбрала его себе кавалером и танцевала с ним), я все-таки не стану следить шаг за шагом за всеми его отличиями и повышениями, а скажу прямо, что он делал шведскую кампанию и начало французской; верно, он был очень храбр, если получил золотую шпагу «За храбрость», Анну 2-й степени и много еще каких-то орденов и медалей. Такой необыкновенной св. Анны, какая была у дяди, я что-то после ни у кого не видывала: она была очень большая, и на четырех концах креста, на месте теперешней эмали, сидели четыре продолговатые рубина, или стеклышка под рубин, и около них были и бриллианты… Очень нарядный был крест. Но он принес дяде несчастье, или, рассуждая по-военному, — счастье. В сражении, за которое он его получил, дядя был ранен в левую ногу, не мог продолжать военную службу и 26-ти лет выпущен в отставку «с мундиром». Но все это было еще задолго до моего рождения, а когда я начала его знать, он был уже статский, но все-таки носил постоянно свою нарядную с красными каменьями Анну на шее, а все другие ордена в маленьком виде на маленькой же золотой шпаге, как бутоньерку в петличке. Помню, как я любила разглядывать все эти ордена, и вот в это-то время он и рассказывал мне, за что каждый из них получил. Это все военные доблести Константина Петровича, а теперь надо познакомить с ним, как с человеком. Наружностью он красив не был, но имел самое доброе, милое лицо; телом широк в костях, крепок и силен, в движениях быстр, тороплив, но неловок. Как часто под старость он напоминал отзыв о нем няни Матрены Ефремовны! Очень любил милейший старик делать фокусы, которые ему, как в детстве кувыркание, никогда не удавались… Характером был он слаб и податлив… Но зато сердце имел самое доброе, мягкое и чистейшую душу. На всякое хорошее дело отзывался из первых, ласку и доброе слово ценил выше всего. Да, вполне прекраснейший человек был дядя мой Константин. Выйдя в отставку, он служил в ассигнационном банке и до самой смерти, как старший Анненский кавалер, заседал где-то при раздаче орденов… Женат он был два раза: первый раз на девице Хлюстиной, которая вскоре умерла; второй раз, за год до моего рождения, на девице Анне Алексеевне Перовской. В 1817 году у ни к родился сын граф Алексей Константинович Толстой, будущий наш поэт и драматург… А тут, через два месяца, и я поспешила выбраться на свет Божий. И очень умно сделала, что не запоздала, потому что, по милости маленького Алеши, облеклась в день моего рождения в батист и кружева, чего бы, по бедности отца моего, никак не могло бы быть… Вот как это случилось. Графиня Анна Алексеевна, дожидаясь нового пришельца в здешний мир и не зная еще, кого Бог ей пошлет, приготовила на всякий случай два приданых: одно для мальчика, а другое для девочки, и, показывая эти прелестные тряпочки моей маменьке, которая была в таком же положении, как она, Анна Алексеевна сказала: