Воспоминания Калевипоэга - [29]
С трудом отвел я взор свой от дорогого меча, поворотился кругом и прочь пошел. Ах, кабы тем мне и удовольствоваться, попридержать язык, не трепаться зря! Да куда там! Всего несколько шагов отойдя, горькую утрату свою я в полной мере осознал и, гневом ослепленный, с проклятиями тяжкую кару на вора Колдуна призывать принялся. Да только в яростном умопомрачении переврал я слова заклятия:
После сего заклинания по лесу пронесся неистовый вихрь, и промелькнуло среди внезапной бури перед моими очами суровое, черное от сажи лицо финского кузнеца… Что бы это означало? Как видно, дошло мое заклятие.
Тяжело было у меня на душе. Со штабелем досок на плечах скитался я по лесу. И ежели замечал меж дерев одинокий чей-то домик, обратно в чащу отступал. Надо полагать, оные мои действия разумны были, ибо не пристало королю, в смятении душевном обретающемуся, народу своему показываться.
Неведомо, сколь долго бродил бы я по лесам в глубокой раздумчивости, но однажды среди ночи напали на меня разбойники. В «Калевипоэге» сказано, что то были сыновья Колдуна, но я в сем сомневаюсь. Поелику схватка в кромешной тьме вершилась, наверняка сказать не могу, кто они были.
Собирался я почивать, трогательную песенку «Молчи, грусть, молчи» на сон грядущий напевая, и вдруг как треснет меня кто-то сзади по башке мельничным жерновом. От такого удара любой, у кого голова послабее, тут же лапти откинул бы. Я уж на что крепок и то очумел — давай спросонья досками размахивать. Бился, метался, во все стороны мотался, лупил куда ни попадя, а доски-то трескались, пополам лопались, ох, беда! Чем бы дело кончилось, не ведаю, а только слышу, тоненький голосишко откуда-то из чащи совет подает:
Это своевременное указание оказалось весьма уместным: разбойников-то я осилил бы, а вот доски драгоценные, с тяжкими трудами добытые, вдрызг измочалил бы. Кто же был сей тонкогласый помощничек? Писк его, как ни странно, напомнил мне тенорок Колдуна, похитителя меча, но я не стану оспаривать тех, кто твердо заявляет, что наставником моим был просто-напросто маленький ежик. Особой чести для меня нет, что этакая крошка хитростью Калевипоэга превосходит, но, согласитесь, трудно ожидать остроты мысли от головы, по коей только что мельничным жерновом стукнули.
Жахнул супостатов раз-другой ребром доски, аж пыль столбом взвилась, и тут же неведомые вороги стрекача задали
Стоял я один посреди леса, одежка разодрана, на затылке шишка, и ругался, да так забористо, что темная ночь еще темнее стала. Благосклонный читатель, возможно, обладающий нежной душой и тонкой нервной организацией, пожалуй, захочет посочувствовать мне. И зря — после оной баталии обрел я вновь веселое духа расположение и бодрость. Черная меланхолия одновременно с половиной стройматериалов на кусочки разлетелась и в кусты заброшена была. Еще малость отвел душеньку крепкой, ядреной руганью, так сказать, в целях профилактики, после чего спокойно сел на пень, дабы дух перевести.
Тем временем из-за тучи выплыла полная румяная луна. Глядел я на нее и чувствовал, что кризис окончился. Досадно только было взирать на освещенное лунным светом поле битвы — большая часть досок разве что на растопку годилась. «А, наплевать, — подумал я, — смотаюсь еще разок во Псков, и все дела. Еще на одну порцию теса монеты хватит».
Сказано — сделано.
И на сей раз во Пскове я отменно время провел, но полагаю, что подробное описание моего времяпрепровождения вряд ли представит интерес для читателей сих мемуаров. Лучше я перед завершением настоящей главы возвращусь к вопросу о похищении меча, ибо думаю, что оная таинственная история теперь, много лет спустя, мною объяснена быть может.
Вы, конечно, знаете, что большинство ученых мужей, навеки опочив, к нам в Ад попадают. Причем преобладают здесь у нас умники из области физики, химии и фармакологии. Возможно, любезный читатель не забыл, что на том месте, где меч мой похищен был, обнаружил я сухой клок дикорастущих трав. Долгие годы лежал он на дне моего кармана, и наконец, оказавшись в Преисподней, смог я по поводу оного колдовского сырья компетентную консультацию получить. Сведать, что за тайные травы Колдун обронил. Ответ, на мой запрос полученный, как мне спервоначалу показалось, не больно-то сие темное дело прояснил. А все ж таки, однако ж, может быть?
Во всяком случае, присовокупляю я письмо ученых мужей к своему манускрипту, ибо наслышан, что добавление подлинных документов к художественному произведению сейчас весьма модно.
«Ув. Калевипоэг, эскв.
Присланный Вами гербарный материал был подвергнут анализу. Имеем честь сообщить Вам классификационную принадлежность растений Вашей коллекции, а также их фармакологический эффект.
Рябина (Sorbus domestica).
Рябина особых фармакологически действующих компонентов не содержит. Плохо перебродившая рябиновая настойка может быть использована как слабительное.
Тимьян ползучий, или богородская трава (Thymus Serpyllum).
Новый роман «Лист Мёбиуса» — это история постепенного восстановления картин прошлого у человека, потерявшего память. Автора интересует не столько медицинская сторона дела, сколько опасность социального беспамятства и духовного разложения. Лента Мёбиуса — понятие из области математики, но парадоксальные свойства этой стереометрической фигуры изумляют не только представителей точных наук, но и развлекающихся черной магией школьников.
Сборник «Эстонская новелла XIX–XX веков» содержит произведения писателей различных поколений: начиная с тех, что вошли в литературу столетие назад, и включая молодых современных авторов. Разные по темам, художественной манере, отражающие разные периоды истории, новеллы эстонских писателей создают вместе и картину развития «малой прозы», и картину жизни эстонского народа на протяжении века.
Энн Ветемаа известен не только эстоноязычным читателям, но и русскоязычным. Широкую известность писателю принес в 1962 году роман «Монумент», за который Ветемаа получил всесоюзную Государственную премию. Режиссер Валерий Фокин поставил по книге спектакль в московском театре «Современник» (1978), в котором главную роль сыграл Константин Райкин. Другие романы: «Усталость» (1967), «Реквием для губной гармоники» (1968), «Яйца по-китайски» (1972).
Энн Ветемаа известен не только эстоноязычным читателям, но и русскоязычным. Широкую известность писателю принес в 1962 году роман «Монумент», за который Ветемаа получил всесоюзную Государственную премию. Режиссер Валерий Фокин поставил по книге спектакль в московском театре «Современник» (1978), в котором главную роль сыграл Константин Райкин. Другие романы: «Усталость» (1967), «Реквием для губной гармоники» (1968), «Яйца по-китайски» (1972).
В новую книгу известного эстонского прозаика Энна Ветемаа вошли два романа. Герой первого романа «Снежный ком» — культработник, искренне любящий свое негромкое занятие. Истинная ценность человеческой личности, утверждает автор, определяется тем, насколько развито в нем чувство долга, чувство ответственности перед обществом.Роман «Сребропряхи» — о проблемах современного киноискусства, творческих поисках интеллигенции.
Энн Ветемаа известен не только эстоноязычным читателям, но и русскоязычным. Широкую известность писателю принес в 1962 году роман «Монумент», за который Ветемаа получил всесоюзную Государственную премию. Режиссер Валерий Фокин поставил по книге спектакль в московском театре «Современник» (1978), в котором главную роль сыграл Константин Райкин. Другие романы: «Усталость» (1967), «Реквием для губной гармоники» (1968), «Яйца по-китайски» (1972).
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.