Воспоминания Калевипоэга - [22]

Вот я и пахал, трудился в поте лица, а ежели со стороны посмотреть, так первые борозды мои на витые крендели походили. Но я не сдавался, работу не бросал. Крестьянскую закваску и способность доблестно трудиться должен был я всем на обозрение представить. Ежели мужик вкалывает прилежно, ему всякий с охотой снова взаймы даст, а по крайности со старым долгом потерпит. Шагая за плугом, вспоминал я о Дуйсларе. И зачем я, дубина стоеросовая, его угробил! Сейчас Дуйсларовы наставления мне весьма пригодились бы.

Биографы отмечали мою очевидную некомпетентность в части улучшения земель, или мелиорации, и в других-вопросах. Как обычно, они весьма корректно, не останавливаясь на продуктивности и успешности моей работы, уделили основное внимание грандиозности замыслов и силе исполнения. В результате мое нерачительное ковыряние земли производит недурное впечатление:

Стал распахивать болото,

Бороздить сухую землю…

И дальше:

Целину взрезать глубоко,

Чтоб размалывались камни.

Летописцы с признательностью упоминают, что я распахал и широкие долины, и большие поляны

Для забав, для игр веселых…

Не буду скрывать, что за моим плугом действительно не всегда оставалась должным образом вспаханная под посев земля; это верно, значительная часть моей пашни более пригодна была для забав, для игр веселых. Ну и что? Разве не похвальна сама идея заняться полевыми работами?

И вот пахал я, почитай, дней десять уж, инда добрый мой мерин чуть не скопытился. Да и я приустал. Жара, солнце припекает, сил больше нет. Стреножил я своего Белогривого и лег вздремнуть в тенечке на пригорке. Спал зело крепко и пробудился только к вечеру.

Продрал глаза, чую, беда — не слыхать мерина, травой не хрупает, копытами не стукает. Побежал я искать помощника моего. Плохо дело: земля в крови, клочья шерсти повсюду, да несколько мертвых волков, конскими копытами поверженных, валяются.

А когда до лесу добежал, вижу — шабаш: от горемычного конька, на коем отец некогда матушку мою сватать ездил, только шкура, хвост да грива остались. Пасется теперь он на вечном выгоне! Мир праху его! Со слезами преклонил я колени на месте гибели верного коня и поклялся отомстить всему роду серых разбойников. Безмерно опечаленный, даже тому не радовался, что по не зависящим от меня обстоятельствам могу сельскохозяйственные работы к чертям послать.

Да, на том пахота Калевипоэга и закончилась, до настоящего сева дело не дошло…

Этой скандальной истории башковитые летописцы благолепный конец присочинили. Известно ведь, что в лесах наших всяких ягод видимо-невидимо. Ну, это обстоятельство и вдохновило ретивых борзописцев. В «Калевипоэге» сказано так:

Он посеял голубику

И морошку на болоте,

А о край болот — бруснику

И чернику — в темных дебрях.

Да, дошлые были мужики!

Прежде чем продолжить рассказ об истреблении волков, мне хотелось бы молвить несколько слов о некоторых неточностях и домыслах, имеющих место в описании моего сна.

Ежели, о юности моей повествуя, летописцы большей частью не грешили против истины, то при восшествии моем на королевский престол стремление их к гиперболизации сверх меры разыгралось. Не токмо сила, испарина моя и та, по ихнему мнению, королевским изобилием отличалась. Это же чистая брехня, что

Пот со спящего катился,

По щекам сбегали струйки,

Капли светлые спадали.

Холм вбирал живую влагу

В потаенные глубины;

Там источники забили,

Родники заклокотали…

Читать противно, честное слово! И не пристало серьезному эстонцу побасенки и байки за истину принимать. Пусть подобные домыслы остаются областью фольклора. Надеюсь, что вы со мной согласитесь.

Однако в принципе я не возражаю против некоторых преувеличений и дополнений. Насчет моего посева ягод придумано довольно здорово. И не имеет никакого значения, что все происходило не совсем так — ну где мог я, бедный человек, достать семена морошки? Но ежели детишки, гуляя в лесочке, найдут среди мха несколько ягод и решат, что это я их посадил, то не следует разрушать поэтические детские фантазии. Здесь, среди адского племени, уже на старости лет ударился я в сентиментальность, и, хотя у меня детей нет, мне чрезвычайно симпатичны эти милые карапузы. Бесенята, кои еще головку не держат, иной раз в душе моей нежность пробуждают, и я ласково глажу их по темечку с едва пробивающимися рожками.

Так что, категорически отметая дурацкие выдумки о моей потливости, я согласен считать сказочку о севе ягод весьма подходящей для малых ребятишек.

IX

Заклинаю! Заклинаю!

Пусть ваш род проклятый вымрет,

Сдохнет пусть от голодухи,

Пусть в кустарнике истлеет,

На полях переколеет,

На снегах окоченеет,

Станет падалью в болоте!

Разрешившись богатырским проклятием и готовый к бою, взмахнул я мечом и бросился со всех ног в сумерки густого леса.

Следует сказать, что косматого волчиного племени повсюду было хоть отбавляй. Я их бил, колотил, лупил и колошматил так, что от меня пар валил, а вокруг и трава, и деревья — все было в крови. Впервые довелось мне всерьез испробовать мое могучее оружие. Эта волтузировка и демедведизация дремучих лесов моей отчизны после однообразной пахоты были приятным развлечением. И я предавался этому занятию весь день. Когда же к вечеру растянулся я под елью на шкуре дорогого моего мерина, черные мысли вновь одолевать меня начали. Где коня взять? Денег у меня нет, а с конокрадства начинать королевскую деятельность вроде бы негоже. А тут еще словно забубнил кто-то у меня в башке: «Девять жеребцов отборных, восемь кобылиц табунных…» Ох и долго же придется финскому кузнецу их дожидаться!