Воспоминания генерала Российской армии, 1861–1919 - [37]

1901

Было роковое 13 июня 1901 года. Ранним утром, около 5 часов утра, нас разбудил глухой звук взрыва, не прошло и минуты, как во двор к караульному помещению прибежал горящий солдат, кричащий благим матом… Разумеется, я бросился из фанзы, подбежав, закричал, чтоб давали скорей одеяла, которыми и потушили горящую одежду; оказалось, что горел часовой с поста у наружной разрядки, что в кумирне на плацу. На все мои вопросы только и отвечал: «Знать не знаю, ведать не ведаю». Клялся, что не курил на посту. После этого я с подполковником А[бдрахмановым] направились в караульное помещение проверить по табели постов обязанности часовых, и в особенности на посту № 4. Табель постам была составлена лично мною безукоризненно — предусмотрена была опасная в таких местах мякоть пороховая и опасность курения рабочими даже. Работа в разрядке уже началась. Не успел я отойти от табели постов, как послышался взрыв, меня бросило на ружейную пирамиду, и я сильно ударился плечом. Все нижние чины караула лежали на земле, вслед за первым последовал второй взрыв, крыша фанзы поднялась и рухнула, я выскочил из караульного помещения, и моим глазам представилась ужасная картина: тучей летели гильзы, из разрядки выскакивали горящие китайцы и бросались в большую лужу и катались в ней, издавая нечеловеческий вой. Начался пожар. Я приказал скорей выносить винтовки, а своему денщику Ничволодову — вытащить мой «гинтер», в котором было 1500 руб. казенных денег; во время суматохи забыл о своей лошади Ваське, маньчжурской породы, весь белый с умными черными глазами, вспомнил его тогда, когда огонь добрался до конюшни, но конюх Фурфадинов доложил: «Васька сам оторвался, сам выбежал, сам с солдатами перескочил забор и сам пасется на плацу», действительно, Васька после взрывов оборвал повод, выскочил из конюшни и за солдатами взял полуторааршинный барьер, каменную стенку, и теперь спокойно щипал траву на плацу арсенала. Один из горящих китайцев выбежал со двора и направился на другой двор арсенала, но часовой у ворот ударом приклада в грудь положил его и тем предотвратил могущий [произойти] взрыв другой части арсенала, в которой хранилось 400 пудов пороха в бочках и в рассыпку… К вечеру пожар был потушен. На другой день начался разбор о причинах и полковник Домбровский во всем стал обвинять, как всегда, командира роты, т. е. меня. Через три дня умирающий часовой сознался, что он курил на посту в кумирне и бросил окурок на пол, на котором была пороховая мякоть, и пламя охватило его. Инструкции и табель постам, составленные мною, оказались весьма обстоятельны. По предположениям, взрыв в разрядке произошел от удара китайцем-разрядчиком щипцами по капсюлю патрона. Произведенное следствие меня не обвинило, а как хотел Д[омбровский] погубить меня.

В конце июня месяца наш батальон был переведен в Ляоян, а в июле и весь полк. Вот где я видел хляби небесные, изливающие прямо водопады воды, улицы Ляояна изображали из себя каналы Венеции… Жилось в Ляояне весело, если бы не «эти» дамы… много они вносили разладу в офицерском составе полка, и много теряла и служба, и доброе отношение друг к другу. Командир полка Д[омбровский] не мог это прекратить, ибо сам был всему «начало». Все это было наукой для меня и не вырабатывало из меня «командира части». Правду говорит русская пословица: «Рыба с головы воняет».

В нашей компании почему-то привилась в Ляояне повадка закуской к водке употреблять сырое мясо, приправленное перцем и луком, мне эта закуска очень нравилась.

В полковом собрании устраивались танцевальные вечера, но, разумеется, не без амура… и не без «историй»… Египетской казнью в Маньчжурии, можно считать мух, которые положительно покрывают все, лезут в рот, нос и уши, в пищу. Самый город Ляоян — это в меньшем масштабе Мукден. Я жил в небольшом домике с садиком вместе с подполковником 15-го полка Михайловским. В августе получено приказание одним батальоном 11-го полка занять г. Фын-хуан-чен, в 16 верстах к востоку от Ляояна. Был назначен наш 2-й батальон и конно-охотничья команда с батареей Забайкальского Казачьего войска; отряд этот под начальством подполковника Александра Николаевича Муравьева, про которого китайцы говорили: «Капитан ломайло-нос, большая машинка».

4 сентября 1901 года наш отрядик выступил из Ляо-яна в Фын-хуан-чен. До гор шли хорошо, когда втянулись в горы и стали брать перевалы, то измучились вконец: горные дороги в дефиле были завалены китайцами огромными камнями, и двуколки приходилось разгружать и перетаскивать и их, и грузы на руках. Только через десять дней мы достигли Фын-хуан-чена.

Город Фын-хуан-чен — небольшой, при высокой острой и голой горе того же названия. Наш батальон занял в городе монастырь-училище, очень чистенькие помещения с двориками, садиками и красивой башней на внешнем углу. Каждый офицер занял отдельную келью, в которых поставили небольшие печи. Устроили батальонное собрание. Приходилось быть настороже, так как кругом были хунхузы[87] — днем и ночью ходили дозоры. В городе стоял батальон китайской пехоты, и командир его и фудутун (уездный начальник) часто бывали у нас.