Воспоминания - [51]

Оказалось, что он – бывший полицейский чиновник, не то становой, не то помощник полицмейстера, по фамилии Оболеша. Он в чем-то провинился, но не в краже и не во взятке, а, кажется, не по закону поступил, теперь точно не помню. И вот в наказание его сместили, и он стал «шпиком» (характерное простонародное наименование сыщика). Рассказал, что женат, имеет троих детей. Жилось ему тяжело и, по его словам, он хотел бы уйти с этой службы и заняться чем-нибудь положительным.

Генерал сказал ему, что сразу заметил в нем и ум, и нечто другое, чего нет у обыкновенных охранников, что с удовольствием помог бы ему, но не знает, как и чем. Тогда сыщик попросил генерала оказать ему протекцию у губернатора Д. Н. Любимова, так как хотел получить свободное место станового пристава в предместье Вильно – Вилейке.[261] Генерал охотно помог ему, и этот Оболеша пришел со слезами на глазах благодарить генерала и попрощаться. Губернатор Любимов дал ему место в Вилейке, он намеревался усердно служить и загладить этим свою оплошность, которую губернатор ему уже простил. Да и он очень пострадал из-за нее.

Прошел месяц-другой. Вдруг лакей докладывает, что меня хочет видеть Оболеша, а я уже и забыла, кто он такой. Тогда лакей напомнил, что это – становой из Вилейки. Ну, думаю, опять что-нибудь вышло. Вот несчастный человек. Сказала: «Проси», но не знала, как себя держать с ним, и стояла в кабинете. Вошел Оболеша в полной форме, счастливый, радостный, поклонился в пояс. Ну, думаю, по виду его все хорошо.

Спросила, как ему живется, доволен ли переменой службы. Тут полились слова благодарности генералу и разные панегирики.[262] Вижу – мнется Оболеша, не решается что-то сказать. И вдруг говорит: «Простите, Ваше Высокопревосходительство, по своей прежней службе я знаю, как Вы и Его Высокопревосходительство любите дичь. Теперь время охоты, я настрелял много дичи и привез вам в подарок, чтобы сделать приятное. Не откажите принять».

Я не знала, как поступить, стала уговаривать оставить ее себе – своей семье, сказала, что мы можем купить дичь. Он же умолял принять ее. Говорил, что дичь ничего ему не стоит, он и себя не обделил, и себе оставил. Просил не обижать отказом. В конце концов пришел генерал и разрешил это дело.

Дичь пришлось принять, чтобы не обижать старавшегося для нас Оболешу. Мой же генерал, чтобы не быть обязанным, подарил ему на память прекрасный револьвер с патронами. Сказав, что эта штучка ему пригодится. Оболеша был тронут, очень благодарил. По его словам, у него никогда не было такого отличного револьвера, и, конечно, он ему очень и очень пригодится. Этим и кончилась история с восстановлением в должности этого Оболеши. Мы его больше не видели, но начальство его очень хвалило и было им весьма довольно. Так иногда случай может помочь несчастному человеку. Хороший и умный всегда получит свое, хотя и потерпит временно.

Будучи еще со всей своей семьей в Вильно, в казенном доме командующего войсками, я неожиданно получила телеграмму от мужа с фронта. О том, что он причислен к военному министру и будет у меня проездом в Петербург.[263]

Меня это поразило как гром. Я поняла, что враги добились своего – генерал больше не будет воевать. В чем же дело, почему им были недовольны, я совсем не знала и даже не могла предположить. Мне было ясно, что удач не могло быть, так как германцы сильнее нас и лучше обеспечены снарядами и прочим. Но генерал в этом не виноват, он делал, что было возможно. Я знала, что уход моего мужа не принесет фронту ничего хорошего. Кого бы вместо него ни назначили, мы все равно не выиграем войны. Когда сменили и великого князя Николая Николаевича, это тоже не помогло делу.

Я не поехала на вокзал встречать мужа и ждала его дома. Он приехал с Гербелем.[264] Такого печального лица у мужа я никогда не видела. Он бросился ко мне и разрыдался, чего тоже никогда не было. Я обласкала его и утешила, как могла. Успокаивала его верой и надеждой на Господа, зная, насколько он верующий.

Пробыл он у нас недолго. Перед отъездом сказал мне, что дела наши на фронте не блестящи, можно ожидать всего, и даже Вильно в опасности. Муж очень просил меня не задерживаться, поскорей собраться, сдать все мои комитеты и приехать к нему в Петербург. Он же подумает, где и как нас устроить. Генерал запретил кому-либо говорить о причинах моего отъезда из Вильно, чтобы не создавать панику. Он не хотел, чтобы от нас шла молва об опасности оккупации немцами Вильно. Посоветовал, если нужно будет, говорить, что мы хотим быть вместе.

Конечно, я последовала совету мужа. Собралась, сдала все свои комитеты и переехала в Петербург, а потом – в Ярославль около Москвы. Там, вдалеке от всех интриг и сплетен, нам жилось тихо и покойно.

Муж страшно тосковал и томился без дела в Петербурге. Страдал, что в такое горячее, военное время сидит, как говорится, сложа руки. Скоро он понял, что его решили оставить безо всякого назначения, и просился на войну простым разведчиком. Конечно, мужу не позволили этого сделать и всячески вставляли палки в колеса. Он просился в Сербию, в войска, но и туда Сухомлинов не пустил его.