Воспоминания - [47]
Обо всем случившемся с братом муж, а также Сухомлинов и многие в Петербурге знали благодаря испанскому послу.[240] По просьбе генерала он вел переговоры с Германией о выдаче тела Георгия Карловича. Немцы отказали в этом, возможно, потому, что на теле брата имелись признаки насилия, а может быть, и следы пули.
До чего же дошел цинизм Сухомлинова – он не стеснялся пользоваться для своих анекдотов и бомо[241] даже именем мученика-патриота, сознательно пошедшего на верную смерть. Бог – ему судья. Все это и многое другое он делал для того, чтобы погубить репутацию генерала П. К. Ренненкампфа, которого не терпел. Сначала у Сухомлинова был праздник, т. к. муж не вернулся в войска, вышел в отставку и расстался со своим генерал-адъютантством. Наконец, началось расследование генерала Баранова,[242] а при большевиках его продолжила комиссия под председательством Муравьева, где следователем был пресловутый (левый) полковник Коренев.[243]
Бог покарал Сухомлинова за все его деяния: он сам подал в отставку, и еще при Царе оказался в Петропавловской крепости, был отдан под суд, а его имя трепалось по всем газетам и в России, и за границей.[244] Конечно, он потерял свое генерал-адъютантство, за которым долго охотился. Он получил его после генерала Ренненкампфа, и за это так ненавидел моего мужа. Сухомлинов потерял положение – все, для чего он жил, и чем дорожил.
Мой муж до самой своей смерти был очень верующим, поэтому все огорчения, козни и потери ему было легче переносить, чем другим, у которых Бог с маленькой буквы, идол власти, средств и положения.
Наши мучения не кончились. Я еще не уехала из Вильно, т. к. передавала все свои дела в обществах и комитетах, где была председательницей. Хотела собрать советы, ревизионные комиссии и сдать своей помощнице все в порядке и так, как того требует закон. Оставались еще дела школы «Белого Креста», где казначеем был чудный человек, отставной генерал и домовладелец Новиков Никол[ай] Петрович.
Неожиданно ко мне приехала Madame Ивашкевич[245] – жена начальника (директора) Казенной палаты, очень симпатизировавшая мне. Это было чем-то вроде институтского обожания, хотя дама уже не была двадцатилетней, но есть чистые натуры, которые остаются детьми на всю жизнь. К таким типам она и принадлежала. Со слезами на глазах Madame Ивашкевич сообщила мне о людской низости, что все эти дни защищала меня, как могла, от слухов, пущенных начальником Контрольной палаты в городе Вильно.[246] По ее словам, она знала наверное, что это он распускает клевету, утверждает, будто я насовсем уезжаю из Вильно с большими суммами школы «Белого Креста».
Я, как могла, успокоила ее. Поблагодарила за защиту, а еще больше за то, что она сообщила мне о начальнике Контрольной палаты. Теперь я смогу устроить так, что он сам себе даст пощечину и сам защитит меня от своей клеветы. При этом мне не надо будет ни прибегать к суду, ни как-либо его наказывать: он накажет себя сам. Madame Ивашкевич очень обрадовалась и поинтересовалась, как я его проучу, но я ответила: «Прочтете в газете и сами все поймете». Уверила, что это ее вполне удовлетворит, долго ждать не придется – какая-нибудь неделя, просила никому не говорить о визите ко мне и предупреждении о выдумщике и сплетнике. Она это обещала и сдержала свое слово.
Все отчеты по моим комитетам я уже сдала, заканчивала только отчет по «Белому Кресту», времени не хватало – была масса работы по другим обществам, и сдавала я их по порядку. Вот почему говорилось только о суммах «Белого Креста».
Немедля пригласила к себе генерала Н[иколая] Петровича Новикова и рассказала ему обо всем, что узнала от Madame Ивашкевич. Эти слухи чернили и его как казначея. Безусловно, надо было защищаться и положить им конец. Генерала Новикова поразила наглость этого чиновника, к сожалению, никак не могу вспомнить его фамилию. Он не был вхож к нам, но так я его знала; он делал нам с мужем официальные визиты.
Я сообщила Новикову, что собираюсь сделать, и он остался доволен моей удачной мыслью. Сказал, что удивительное, очень разумное решение, сам Бог мне помогает. Предложила генералу Новикову от моего имени пригласить в ревизионную комиссию распускавшего клевету начальника Контрольной палаты, и как можно скорее назначить ее заседание в здании школы «Белого Креста», т. к. не хотела видеть у себя этого человека. По словам генерала, у него было все готово, и заседание комиссии решили назначить на послезавтра. Послали ее членам повестки и стали ждать результата.
В назначенный день собрались все члены этой комиссии. Ревизия была, как всегда, самая строгая. Комиссия не нашла никаких ошибок, упущений или каких-либо бухгалтерских неправильностей. Все расходные записи были верны, деньги – в порядке и хранились в Государственном банке, а книжки – у казначея. Одним словом, ревизия прошла великолепно, иначе и быть не могло.
В приходно-расход[ной] книге один из членов комиссии с постановления остальных написал, что все в порядке, законно, дело велось великолепно: оправдательные документы и суммы налицо. Все под этим подписались, в том числе и чиновник-клеветник. Это-то мне и было нужно. Я дала ему проверить соответствующие документы на расходы и на приходы, а также банковскую книгу. Таким образом, он был вполне в курсе всех дел.
