Воспоминания - [25]

Вот тебе и заступничество! Можно ли так извращать факты? А еще говорили, что мой муж ненавидит евреев. За что же ему было их любить? Я предложила мужу сделать опровержение, и его ответ удивил меня. Он сказал, что газеты в большинстве случаев существуют, чтобы врать. Их сотрудники получают 5 копеек за строчку. Если их лишить возможности фантазировать, на что они будут жить? Еще он добавил, что у него нет времени вступать в полемику с еврейской газетой и, вообще, почти вся пресса в еврейских руках. Полное презрение – вот им ответ. Они отлично знают правду. Если же начать опровергать, то это будет на руку журналистам, начнется бесконечная полемика. Вскоре сам Тышкевич объяснил, как все было, и Вильна узнала правду. Так эта история и закончилась.

Еврейская пресса много зла принесла генералу. Обливала его грязью, писала о нем выдумки, когда он ушел в отставку и не был для нее страшен, особенно в начале революции. Тогда евреи никого не боялись, пришло их время быть во главе России. Бог – им судья. Они отомстили, как могли, за свое вековое угнетение. Часто было слышно от них: «Мы дали вам Бога, мы дадим вам и царя».

Во время революции, в самом ее начале, всплыло на поверхность все самое гнусное, нечистое, преступное и верховодило всем и всеми…[143]

Как-то к генералу пришел по делу врач в чине действительного статского советника,[144] если не ошибаюсь, окружной врач. Один из двух жандармов, которые всегда дежурили у нас в антре,[145] доложил мужу, что генерал такой-то желает его видеть. Мой муж не знал такого генерала и переспросил, кто это. Тогда жандарм пояснил, что это – доктор. Муж приказал жандарму правильно докладывать о посетителе: доктор или действительный ст[атский] советник. Но оказалось, что доктор сам велел так доложить.

Генерал ничего не сказал доктору об инциденте. Обсудили дело, по которому он пришел, и расстались. На другой день мой генерал отправился к этому доктору и велел его солдату-денщику доложить, что его желает видеть митрополит Ренненкампф. Солдат вытаращил глаза, ничего не понимал и не двигался с места. Он не знал, как доложить о митрополите, когда видел перед собой генерала, командующего войсками. Тогда генерал повторил все сказанное и пригрозил денщику, если тот не исполнит все в точности.

Вернувшись через минуту, солдат просил зайти. Навстречу мужу уже шел доктор. Увидев моего генерала, он широко раскрыл глаза и гневно оглянулся на доложившего солдата. Он никак не мог понять, о каком митрополите Ренненкампфе докладывал его денщик. Доктор превосходно понял преподанный ему урок и смутился. Мой генерал просил не винить денщика, потому что он сам велел ему так доложить.

Вспомнились мне два небольших происшествия с моим мужем в Крыму, когда однажды летом мы жили в Новом Симеизе. Муж любил природу, далекие путешествия пешком и верхом. На этот раз он пошел в горы пешком и очень долго не возвращался. Я уже начала беспокоиться, но даже не могла представить, в какой опасности он находился, и что в этот день я могла его потерять.

Ушел он, как всегда, один, без проводника, так как отлично разбирался в любой местности. Ушел в своей обычной обуви, а не в специальной горной, потому что считал ее тяжелой. Он поднимался на высокую гору по узенькой тропинке, которая временами проходила над самым обрывом. В одном месте генерал поскользнулся и упал.

Он повис над крутым обрывом, ухватившись случайно за большой пучок крепкой горной травы – бурьяна. Не теряя присутствия духа, не спеша собрался с силами, напряг все мускулы, сделал движение вперед и, цепляясь свободной рукой за скалу, забросил ноги наверх. Не торопясь, стараясь не вырвать с корнем траву, оказался на скале. Медленно отполз от обрыва, бросил державший его куст травы, перевел дух и был уже вне опасности. Муж спасся чудом. Пришел совершенно мокрый от испарины, которая выступила по всему телу от невероятной физической работы, напряжения и усилий.

Второй случай был тоже очень опасным. Генерал опять ушел в горы, но на этот раз по моей настойчивой просьбе не ходил над обрывом, а пошел вглубь и надел специальную обувь. Он набрел на горных пастухов (чабанов), пасших стада знаменитых крымских баранов. Стадо было огромное, и пастухи находились далеко, зато пастушьи собаки-овчарки – близко. Эти овчарки – сторожа стад – громадные, злые и могут до смерти загрызть человека. Мой муж знал об этом.

Увидав чужого, злые собаки быстро сбежались со всех сторон и окружили генерала. Что он мог сделать с одной палкой! При нем был револьвер, но уж очень хороши были псы. Завидев эту картину, пастухи бросились на помощь. Пока бы они добежали, от мужа остались бы одни клочья. Все это учел мой генерал. Его спасла находчивость: он встал на четвереньки и пополз к собакам. Очевидно, он знал, как надо поступать в таких случаях. Читал, наверное, или где-то слышал. Собаки моментально попятились назад, вероятно, их озадачил невиданный доселе зверь. Муж мой тихонько залаял, собаки завиляли хвостами. На зверей и на тех действует храбрость, лошади, например, чувствуют, если их боятся.

Тут прибежали пастухи, которые все время кричали что-то собакам. Думаю, у них есть какая-то дрессировка. Собаки понимают <команды> и, услышав их, остаются спокойными даже при чужом человеке. Пастухи похвалили генерала за правильный поступок, иначе собаки разорвали бы его. По словам пастухов, они были очень злыми и хорошими сторожами. Спросили мужа, зачем он так высоко зашел, где никто, кроме них, не ходит. Они увели собак; удивительно, как те слушаются пастухов и как злы ко всем другим.