Воспоминания бурского генерала: Борьба буров с Англиею - [133]

Генерал Кемп (Крюгерсдорп) говорит очень воодушевленную речь. Он хочет стоять, или пасть за независимость. Поручение, возложенное на него бюргерами, в том же духе. Его совесть не позволяет ему избрать другой дороги. Он указывает на то, что документ. лежащий на столе, неопределен и не достаточно стоит за наши интересы, и что голландский язык фактически признается иностранным языком. Положение вещей всегда было мрачно, но пройдет же когда-нибудь тьма. Думая только о том, что возложено на него бюргерами, он стоит за продолжение войны.

Вице-президент Бюргер. Он уже высказывал свое мнение. Ему очень жаль видеть, что собрание разделяется на две части. Единодушие необходимо для блага народа. Он спрашивает: должны ли мы продолжать войну? Изо всего, что он сам видел и теперь слышал, для него ясно, что это невозможно: нет благоразумного основания делать то, что не ведет к благу народа. Борьба 1877 и 1881 годов не может быть сравниваема с положением, в котором мы теперь находимся. Он был одним из тех, кто стояли за борьбу. Мы побеждали, но благодаря внешним причинам. Сестра-республика была нейтральна. Президент Бранд в Африке и Гладстон в Англии помогли тогда. Победа была приобретена не оружием. Нам говорят, что, сражаясь так долго, зачем мы не хотим выдерживать еще? Потому что мы ослабели и потому, что, продолжая войну, мы придем к погибельному концу. Какое право имеем мы ждать, что мы победим? Каждый человек, потерянный нами, уменьшает наши силы. Потеря ста человек у нас — увеличивает в сто раз силы неприятеля. Численность английского войска не уменьшается. Напротив, в настоящее время войска больше, нежели тогда, когда лорд Робертс принял начальство над армией. При том же, Англия употребляет против нас наших людей и не постыдилась снабдить оружием кафров. А наши люди знают хорошо, чем нас можно сразить. Если этих фактов не достаточно, то он не знает, что еще можно указать. Не совсем верно называют эту войну «делом веры». Без сомнения, война началась с верой в Бога, но были еще другие вещи, которым верили. Надеялись также и на оружие, относились с пренебрежением к неприятелю. Народ хотел войны. Никто на думал ни о победах, ни о поражении.

Но теперь вопрос: что нужно нам делать? Вот лежит документ. Не в нем дело, а в том: продолжать ли войну или нет? Если он думает, что нужно прекратить войну, то не потому. что в этом предложении заключаются какие бы то ни было выгоды; но принуждает его к тому чувство ответственности. Когда он думает, что продолжением войны он роет могилу своему народу, то он чувствует, что не может этого делать. И поэтому он, глава народа, считает своим долгом помешать ему, чтобы хотя еще один человек был убит, или одна женщина умерла. Нужно принести эту жертву: это тоже вера. Что выигрываем мы, продолжая войну? Ничего. Потом окажется, что непременно произойдут сдачи неприятелю, одна здесь, другая там, и мы окончательно ослабнем. Мы принуждены будем также отдать большие участки земли. И неужели от этого мы станем сильнее? Ведь неприятель сосредоточит свои силы. И если земля будет покинута нами, кто же завладеет ею? Неприятель?!

По всей вероятности, это собрание является последним. Он думает, что другого такого случая для переговоров никогда не представится, так как силы наши постоянно слабеют. Если мы откажемся от этого предложения, то что же будет с нами в будущем? Если же мы его примем, то есть надежда расцвести и окрепнуть. подобно растущему ребенку. Иначе, — мы погибнем. Сруби дерево оно опять зазеленеет; выкопай его из земли — и оно уже никогда не оживет. Неужели наш народ стоит того, чтобы его уничтожить?

Те, которые хотят продолжения войны, говорят о надежде; но на чем же она построена? Никто сказать не может: на нашем оружии? На вмешательстве держав? Тоже нет. На чем же?

Ему очень жаль. что Трансвааль и Оранжевая республика расходятся во мнении, и что именно Трансваалю приходится сдаваться. Но что же делать, если неприятель всею массою надвинулся на Трансвааль, и нам, вследствии этого, нельзя выдерживать его натиска.

Г. Якобс молчал до сих пор потому, что принадлежит к [?]сражающимся[93]. Он очень много страдал, но, конечно, меньше, чем другие. Он прислушивался к тому, что говорили здесь, и не переменил своего мнения. Теперь он говорит то же, что говорил в Клерксдорпе, а именно: что бороться далее нельзя. Он указывает на положение страны, которое стало таковым, что в ней отряды не могут долее прокармливать себя. Он говорит также о положении женщин и детей, из которых и без того уже так много умерло. Если бы была еще какая нибудь надежда на успех, можно было бы продолжать сражаться, но ведь ее нет совсем. Далее он говорит о невозможности вмешательства и о молчании депутации. Он симпатизирует героям войны, но нельзя же головой пробить стену. Для того, чтобы надеяться, нужно иметь к тому основания, а мы не можем сравнивать свой народ с народом израильским. Израиль давал обеты; мы — нет. Далее он указывает, что для блага народа нельзя сдаваться без всяких условий. Условия, лежащие на столе, очень разочаровывают нас в наших желаниях, но это все, что мы можем получить. Что же касается затруднений уполномоченных, то он согласен с судьею Герцогом и генералом Смутсом.