Воспоминания артистки императорских театров Д.М. Леоновой - [12]

.

Письмо Федорова, полученное мною в Париже, заставило меня, по возвращении в Петербург, поступать осмотрительно, чтобы оградить себя от дальнейших неприятностей, и потому я, никому ничего не говоря, отправилась к министру двора, графу Адлербергу, объяснила ему все, и он отвечал мне, чтобы я потрудилась продолжать службу. Не знаю как это было объяснено моему начальству, но только, в непродолжительном времени, мне назначили петь «Русалку» Даргомыжского. Мне не совсем приятно было выступить в «Русалке», так как партия моя в этой опере была недостаточно эффектна для появления в первый раз по возвращении из заграницы. Конечно, публика, не смотря на это, все-таки встретила меня рукоплесканиями, букетами и венками, а в газетах говорили, что с голосом моим положительно совершилось что-то необыкновенное и что я сделала громадные успехи в пении и игре. В это время переменился директор театров: вместо Гедеонова был назначен Сабуров. Тогда же возобновили мой контракт; жалованье осталось тоже — 600 рублей, 5 рублей поспектакльной платы и бенефис.

Я стала подумывать как бы приобрести для моего бенефиса оперу «Трубадур» и на мое счастье узнала, что перевод «Трубадура» на русский язык сделан уже Рудневым в Москве. Достав его, я начала разучивать партию Азучены. В это время, как раз меня командировали на месяц в Москву, где в русской опере был большой недостаток в певицах. Я пробыла там гораздо более срока моей командировки и так как в это время там поставили «Трубадура», то я и пела Азучену.

«Трубадур» на русском языке произвел в Москве громадное впечатление. Рецензии были самые лестные. Между прочим много говорили о типе, который я придала Азучене. В этом мне также много помогла моя заграничная поездка. Надо заметить, что до отъезда еще моего за границу, Азучену играла в Петербурге в итальянской опере Демерик-ля-Блаш. Публика восторгалась ею и, вероятно, я старалась бы подражать ей и гримировалась бы также, если бы не случай, который дал мне повод обдумать тип Азучены поглубже.

Как раз накануне приезда моего в Париж, шел «Трубадур» и Азучену пела Демерик-ля-Блаш. Газеты, к удивлению моему, разнесли в пух и прах тип, который она придала Азучене. Нельзя было не согласиться с мнением рецензентов, что никогда Азучена не могла быть такою, какою Демерик-ля-Блаш представляла ее. Главным образом, она не должна быть так загримирована; Азучена не должна была быть такой старой, такой дрожащей. Все эти замечания я приняла к сведению и стала обдумывать эту роль. Тщательно прочитав либретто, я обратила внимание на то, что граф Луно, спрашивая цыганку, говорит: «15 лет тому назад было событие». Соображаясь с этим, рецензенты были конечно правы, что цыганке этой самое большое могло быть 40, 45 лет, а не 80, как изображала ее Демерик-ля-Блаш. На этом основании, я создала тип энергичной цыганки, смуглой и с черными волосами, женщины еще в полной силе. Когда известный итальянский певец Тамберлик увидал меня в этой роли, то назвал меня «королевой Азучен».

Во время пребывания моего в Москве, в Петербурге сгорел цирк, в котором давались оперы, так что, когда я приехала в Петербург, оперы шли только в Александринском театре.

Имев в Москве такой громадный успех в роли Азучены, я просила нового директора, чтобы в мой бенефис поставили в Петербурге «Трубадура>. Директор разрешил, приказал распорядиться о высылке из Москвы нот с переводом всех партий; но, благодаря Федорову, вышло так, что нот не высылали очень долго. Тогда, предвидя что по этому поводу возникнуть еще большие интриги, я попросила мужа съездить в Москву. Ему дана была бумага на получение нот от дирекции, в том предположении, что ноты уже написаны. Оказалось, что не только ноты не написаны, но там ничего даже не знают об этом. Чтобы подвинуть дело, муж мой заплатил за все и через неделю привез все партии. Федоров был не мало удивлен этим сюрпризом. Но делать нечего, роли раздаются. Вдруг начальник репертуара заявляет, что партию графа Луно играть некому. Я же, проученная бесконечными интригами, предвидела это и раньше еще позаботилась об артисте на эту роль, именно предложила ее певцу Гумбину, который с удовольствием взял на себя роль графа Луно.

Еду к директору, объясняю ему все и говорю о Гумбине. Директор был очень рад за меня. Приискание графа Луно устранилось. Назначают репетиции на сцене Александринского театра. Начинают устраивать декорации; все, кажется, идет хорошо. Но мне все не верится, чуется что-то не ладное, — оно так и вышло.

Декоратор, конечно подговоренный, объявляет, что у него нет декораций, подходящих для постановки «Трубадура». Услыхав это, я бросилась к директору с словами: «Ваше превосходительство, я вам говорила, что «Трубадур» не пойдет, и «Трубадур» не идет!» Он так был удивлен этим, что соскочил с места. — «Почему?» — спрашивает он. Я объяснила ему, что декоратор не находит подходящих декораций. Директор страшно рассердился. — «Поезжайте домой. «Трубадур» будет идти», — сказал он. Затем призывает к себе декоратора и задает ему два вопроса: почему не может идти «Трубадур» и сколько лет служит декоратор при театре? На первый вопрос ответ уже известен, на второй декоратор отвечал: 18 лет. Тогда директор приказал ему: «Декорации найти, заменить требуемое чем-нибудь подходящим, где нужно сад, там русский огород, где дворец — избу, где тюрьму — что хотите поставьте, но чтобы «Трубадур» шел, иначе получите отставку без пенсии».