Воспоминания арабиста - [27]

Однако… да, как это ни сильно, ни заманчиво, но работа, исходящая всего из тысячи с небольшим строк стихотворного текста, могла быть не более чем кандидатской. Почему? Потому что с неширокого основания нельзя взметнуться слишком высокому столпу — он рухнет под напором ветра даже средних баллов или в силу собственной тяжести; иначе говоря, сколь чарующими слух и услаждающими душу ни были бы выводы исследования, проработка материала трех сравнительно небольших лоций еще не дает права предлагать обязательные рекомендации и говорить о перевороте в науке. Выводы на стадии первой ученой степени должны быть подчеркнуто скромными, осторожными, осмотрительными, уместно даже сказать — робкими: ведь вы исходите из уважения к тому, что уже достигнуто в науке. Завтрашний кандидат еще не утверждает непререкаемо: «это было так и не могло быть иначе»; эти слова он скажет лишь подойдя к степени доктора, когда в пользу его выводов будет свидетельствовать громадный, тщательно проработанный им материал; пока он лишь, радостно удивляясь, говорит: «смотрите, а ведь могло быть вот как, а не так, как думали до сих пор. Вот этот материал, пусть небольшой, но неоспоримый, позволяет увидеть то, чего не видели раньше, и, право же, этим стоит заняться глубже, проверить все эти исключительно интересные выводы на большем количестве случаев». Он утверждает еще не необходимость, а возможность иного подхода, иного толкования, иного понимания того, что казалось уже навсегда решенным.

Было время, когда я забыл это золотое правило, — вернее, оно отступило в тень перед сильным возбуждением, которое я испытал, нежданно прочитав в первой лоции следующие строки:

Пришли в Каликут франки в девятьсот шестом году.[30]

Там продавали, покупали и подкупали, владели и притесняли.

Прибыла с ними ненависть к исламу! И люди стали в страхе и заботе.

Земля мекканская стала отрезанной от владений заморина и Гвардафуй был прегражден для странствующих.

…Это франк, покоривший западные земли и от кого зависел подвластный ему Андалус.[31]

О Восточной Африке:

Прошли здесь в девятисотом году[32] корабли франков, брат.

Они шли здесь полных два года и явно поворачивали к Индии.

… По этому пути франки вернулись из своей Индии в Зандж,[33]

А затем, в девятьсот шестом году, снова прибыли в Индию.

Приобрели там дома, поселились, опирались на заморина.

Сомневались люди насчет них — этого мудреца или того вора безумного.

А они чеканили монету посреди порта Каликут.

Когда бы ведать мне, что от них будет! Люди поражались их делам…

Если знать, что франками арабы называли европейцев Западного Средиземноморья, а здесь конкретно имеются в виду португальцы, что Каликут — это порт на Малабарском берегу Индии, куда 20 мая 1498 года Ахмад ибн Маджид привел корабли Васко да Гамы, и что «заморин», или саморин — это титул каликутского царька (индийское «самудриа раджа» — «повелитель морского берега», с чем связано и название Суматры), то картина будет ясна: арабский мореход говорит о драматических событиях, связанных с утренней зарей португальской колонизации на Востоке. Посланцы лиссабонского двора, огнем и железом подавляя всякое сопротивление, подчиняли богатые восточные княжества небольшому государству на крайнем юго-западе Европы. Действие инструкции короля Маноэла от 6 апреля 1480 года, предписывавшей топить все иноземные суда у побережья Гвинеи, было распространено на район к востоку от мыса Доброй Надежды, и множество мирных восточных парусников со старцами и детьми на борту ушли, под гром королевских пушек, на морское дно; Индийский океан становился португальским озером. Океанское судоходство арабов сделалось каботажным и хирело, их заморская торговля пришла в упадок, завершался долгий и яркий период расцвета аравийской экономики. Когда старый (в пору описываемых событий) лоцман отмечает, что «земля мекканская стала отрезанной от владений заморина», то в этих словах надо видеть реминисценцию индо-арабских морских связей, начавшихся еще в эпоху Вавилона; теперь на авансцену вышла португальско-индийская связь, но она была односторонней. «Завоевание Индии португальцами… имело целью импорт из Индии. Об экспорте туда никто не помышлял», — писал Энгельс Конраду Шмидту 27 октября 1890 г.[34]

Ахмаду ибн Маджиду, который привел к берегам Индии первые португальские корабли, довелось быть живым свидетелем трагедии народов, трагедии дела его жизни.

Когда бы ведать мне, что от них будет!..

Он ли сказал эти слова, он ли, только что с профессиональным спокойствием, деловито и сухо повествовавший о ветрах в то или иное время года, о высоте стояния над разными местностями звезд «Катафалка», «Двух Тельцов», «Лужка» — так причудливо называли арабы ковш Большой Медведицы, бету и гамму Малой, Канопус… Да, это сказал он, и неожиданный пассаж высвечивает его изнутри. Блистательная, но бесстрастная виртуозность универсального знатока южных морей, старательно подчеркиваемая в статьях французского первооткрывателя трудов Ахмада ибн Маджида, — это не суть, а форма. А трепет живой души, тронутой страданиями родины, смущенной злом и протестующей против него, — вот истинный лик этой натуры, и острые черты этого лика прорвались через монотонно серую ткань технических описаний, и ровный голос дрогнул… Вот какое свидетельство, полное большого политического смысла, хранит наш ленинградский уник, вот какое научное откровение..