Воспоминания - [5]

И уж не помню, как произошло, но, не выдержав, я плеснула в Маркелова водой.

Мое детское сердце трепетало от негодования и жалости.

Меня едва успели схватить и унести. Когда потом он появлялся во дворе, я пряталась. Он искал меня, грозя убить.

Во дворе знали — черная сотня спаивает и заманивает в свою шайку Маркелова.

В «царские дни» он, горланя песни, проходил по улицам Дидубе с бандой черносотенцев, несущих портрет царя.

В 1905 году несколько дней наша улица была оцеплена казаками. В доме скрывался дружинник. Уйти ему не было возможности, пока казаки стояли у дома. И бабушка решилась; она вышла на улицу.

— Не знаешь приказа? — крикнули ей. — Выходить запрещается!

— А долго вы тут еще простоите? — ничуть не испугавшись, спросила она.

Казаки замахнулись нагайками.

— Мы твое воронье гнездо разгромим. А ну, обыскать ее квартиру!

И тут появился Маркелов.

— Не троньте эту старуху. Никого у них нету. Поручусь за нее…

После смерти деда бабушке пришлось одной заботиться о большой семье.

Старшему ее сыну едва минуло шестнадцать лет, а младшие были нашими ровесниками.

И никто никогда не слышал от старушки жалоб на судьбу или просьб о помощи.

Зато к ней за помощью и советом обращались все бедняки поселка.

Один раз покинула она Дидубе. Мы жили в Петербурге и вызвали ее к себе, чтобы заставить полечить глаза. Она томилась в петербургском тумане. Каким заманчивым казался ей Дидубе! Зеленая, залитая солнцем уличка, где можно каждого прохожего окликать по имени и слышать в ответ: «Привет вам, Магдалина Яковлевна!»

Бабушка погибла случайно, попав под автомобиль на Верийском спуске.

…За густыми зарослями Муштаидского парка, где начинался поселок Дидубе, тянулся пустырь. Мы называли его «полем». В конце его стоял бабушкин домик.

Истоптанная тропинка пересекала поле. На рассвете, когда протяжный гудок будил Дидубе, тропинка оживала, поселок отправлял на работу своих отцов и сыновей. Смолкал последний гудок, и снова поле пустело.

Днем хозяевами его становились мы. На широкой тропинке удобно было играть в «кочи» (бабки). На траве шла игра в «ножичек», который ловким броском мальчики вонзали в землю. У разрушенной кирпичной стены играли в монетку.

Девочки с шитьем и вязаньем усаживались кружком на траве. Игрушек на пустыре было мало. Однажды на поле кто-то принес огромный разноцветный мяч. Целый день его бережно передавали из рук в руки. Не многим удалось поиграть им, но и подержать мяч в руках было радостью.

Пустырь знал и другие дни, когда протяжные гудки ревели дольше и громче обычного. Но на их зов никто не откликался. Мастерские пустовали, а поле заполняла толпа. Мы торопились смешаться с нею. Все было известно — на поле собрались рабочие, они бастуют. Мы рады уступить поле отцам, но и мы не покидали пустырь, громко выкрикивая приветствия рабочим ораторам.

… Вожаком, заводилой наших игр был Павлуша. Беспрекословно сбегалась детвора на его призыв. Кочи, тряпочные куклы, ножички оставались в траве.

Готовился «набег» на Муштаид. Тута, стручки, сладковатые цветы акации доступные соблазнительные лакомства были нашими трофеями.

За Муштаидским парком, свергаясь с далеких гор, бежала Кура. Плотина у самого парка сдерживала ее течение, и река неслась здесь, стремительная и глубокая.

Павлуша бросался без раздумья в ее мутный поток. Переплыв дважды реку, он вылезал, исцарапанный камнями, а с берега мы, торжествуя, приветствовали его, Помню, однажды — волненье в доме. Павлуша пропал. Ватага, забросив игры, в поисках Павла рыскала в окрестностях. Мама обегала все закоулки Дидубе.

Отец после работы, не возвращаясь домой, бродил по' Тифлису, разыскивая беглеца. На другой день вечером прибежала соседка, она еще с улицы кричала; — Нашелся, нашелся!

Горы за Дидубе, их скалистые, поросшие невысоким леском ущелья влекли Павлушу, он забывал о доме. И на этот раз ночь застала его в лесу, у сторожки лесника.

Не решаясь после двухдневных странствований вернуться домой, он скрывался на чердаке у бабушки. Он знал, что она сумеет заступиться за него.

А дома озорной Павлуша был заботливой нянькой и делил со мной обязанности кухарки. Много дел отрывало маму от дома. Отец в тюрьме — надо одной прокормить нас четверых. Мама достает работу — шьет с утра до вечера. И другие дела есть у мамы. Бывало. по утрам раздавался негромкий стук в дверь, входил кто-нибудь из товарищей. Дверь за ним осторожно закрывалась. Гость вынимал из кармана пачки пахнущих типографской краской листовок. Иногда, зашив скатанные прокламации в платье, мать надолго уходила. Не раз брала она с собой и Павлушу, и он уносил листовки, которые мама прятала у него под рубашкой.

О том, где они были, что они с мамой делали, Павлуша не рассказывал.

Мы рано научились молчать о многом, что видели и знали.

Глава четвертая

Отец в тюрьме. Мы выброшены из квартиры в белом доме, что на Батумской улице. Хозяин не хочет держать семью арестованного. Мы снова переезжаем к бабушке, в домик за полем на Потийской улице. Там и ютимся в двух комнатках, где живет бабушка, ее старший сын и четыре дочери.

Маме не сразу удается найти работу. Помогает кто-то из товарищей. В больнице на дом дают шить белье. С утра до ночи мать сидит за швейной машиной.