Воспоминания - [2]

А из-под арки депо, пыхтя и ухая, выползают паровозы. Тяжело наваливаясь на поручни, рабочие двигают поворотный круг, и паровоз послушно поворачивается.

Рабочие подползают под колеса и долго возятся, лежа на земле. Мы видим, как они то и дело отирают пот с закопченных лиц. Наверное, очень жарко под пыхтящим паровозом!

В обеденный перерыв отец прибегает домой.

— Скорей, скорей, — торопит он маму, садясь за стол. Он наскоро съедает обед. Он даже не успевает снять свою рабочую блузу. Только вчера мать с таким трудом отстирала ее, а сегодня рубаха опять насквозь пропитана гарью и маслом.

— Папа, когда же ты придешь насовсем? — пристаем мы к отцу. — Пойдем в Муштаид… Ты обещал…

— Пойдем, пойдем, — отвечает отец. Долго не дождаться этого.

— Опять ушел в мастерские… Иногда отец гневно говорил:

— Что они думают, рабы мы им, что ли? Поздно возвращаются из мастерских.

С отцом приходят друзья. Усевшись за прибранный стол, кто-нибудь раскрывает книгу и читает вслух. В наш угол, где на материнской кровати уложили меня и Павлушу, ясно доносится голос чтеца.

Я приподнимаю голову и гляжу на сидящих. Они все мне кажутся сейчас особенно добрыми, хорошими. И как я люблю это задумчивое, с глазами, словно всматривающимися в даль, родное отцовское лицо.

Успокаивающе звучат непонятные слова, когда, отложив книгу, отец и товарищи о чем-то говорят между собой. Как хорошо засыпать под рокот их голосов.

Но иногда я долго лежу с открытыми глазами… Не уснуть… За столом говорят громко, требовательно, как будто кого-то призывают к ответу.

Позже, когда до сознания моего доходил уже смысл то гневных, то восторженных речей наших друзей, поняла я, что те, кто собирались у нас, были борцами-революционерами и что отец, наша семья, все мы навсегда, всей жизнью, всеми делами и мыслями связаны с делом, за которое борются товарищи.

От отца потом узнала я о революционной работе в железнодорожных мастерских.

В те годы молодые революционеры Сталин, Кецховели, Цулукидзе собирали в подпольные кружки тифлисских рабочих. И дух возмущения все больше охватывал рабочих Тифлиса, Отец вспоминал о маевке, которую тогда вместе со всеми тифлисскими рабочими праздновали железнодорожники. Было это в 1900 году. Собирались в горах загородом, по дороге к Соляному озеру, неподалеку от которого расположен старинный монастырь. Узкие крутые тропинки, опоясывающие горы, вели к монастырю.

Ночью рабочие под видом богомольцев шагали по тропкам. Отец часто и живо описывал маевку, порой мне казалось — я сама была ее участницей. Она начиналась с восходом солнца. Хорошо помню эти места. Набегающие друг на друга холмы, каменистые и голые, местами покрыты густой цепкой травой. По склонам холмов кое-где видны кусты ежевики и терна. От редкой этой зелени еще ярче, кажется, желтизна земли под синим тифлисским небом.

Цепляясь за камни и кусты, поднимались рабочие и говорили, говорили о том, что трудно жить, что все невыносимей становится гнет хозяев, что они ненавидят этот порядок и настала пора подниматься на великую борьбу.

А после старых рабочих встал молодой, совсем еще юноша. «Coco!» — звали его рабочие. Coco объяснил, почему празднуется день 1 мая — день международной рабочей солидарности.

Все чаще собирались у нас товарищи. В их голосах звучит озабоченность.

Слово, которое они повторяли, давно мне знакомо: «Забастовка!» В железнодорожных мастерских готовились к забастовке.

Ночью вновь собрались в горах рабочие. Михаил Иванович Калинин выступил первым.

— Власти попытаются сломить нас, — говорил он, — жандармы пойдут на все, только бы не допустить стачки. Но пусть нас не пугает это.

Как предсказывал Михаил Иванович, жандармы попытались разгромить готовящееся выступление. В ночь на первое августа зачинщиков, и моего отца в их числе, арестовали.

Утром об этом узнали в мастерских — и забастовка началась. В токарном цехе, где работал Калинин, остановили паровые машины. И сейчас же прекратил работу вагонный цех. Мастерские опустели. Все рабочие — четыре тысячи человек — покинули их.

…Брошенный в тюрьму — в Метехский замок, отец оставался там несколько месяцев. «Начнется ли вовремя стачка?» — волновался отец. Скоро он узнал об этом. Каждый день новые заключенные прибывали в тюрьму. Бастовали не только железнодорожные мастерские. Остановились, забастовали почти все тифлисские заводы и фабрики. Так откликнулись тифлисские рабочие на призыв молодых революционеров.

Власти пытались приостановить движение, сотнями хватая передовых рабочих.

Чтобы попасть из Дидубе к Метехскому замку, нужно пересечь весь Тифлис.

Я и Павлуша всю дорогу бежим впереди. Маме и дяде Мише не догнать нас.

Останавливаясь, мы спрашиваем:

— Далеко еще?

Пыльные не мощеные дороги окраин остаются позади. Мы пересекаем каменную мостовую и выходим к Куре.

Она здесь такая же быстрая и мутная, как и в нашем Дидубе. Высоко на горе Метехский замок — тифлисская тюрьма. Мы переходим мост и останавливаемся против тюрьмы. Я не могу оторвать глаз от решетчатых окон.

Вокруг толпятся люди — родные арестованных. Как и мы, в какой-то тщетной надежде пришли они под эти окна.