Воспоминания: 1802-1825. Том I - [73]
Мало-помалу наша линия кавалерии собралась вновь, и эта яростная атака турок не имела другого результата кроме многочисленных потерь с обеих сторон. Если бы это наступление удалось полностью, то сражение было бы нами проиграно, и мы рисковали быть отрезанными от Рущука.
Жаркая канонада продолжалась, вырывая из рядов нашей пехоты значительное число солдат. Как только наши каре двинулись вперед, неприятельский обстрел уменьшился. Турки поддались, и мы заняли их позицию. Во время боя они энергично рыли ров, и мы потеряли большую часть инструментов, которые они там использовали.
Турки отступали до Кадыкиоя, мы преследовали их несколько верст и с наступлением темноты вернулись, чтобы занять исходную позицию. В этот день силы неприятеля превышали 70 тысяч человек, его кавалерия показала пример доблести. Наши потери были значительны, и мы должны были быть удовлетворены одержанной победой. Главнокомандующий милостиво выразил удовлетворение моими действиями, все офицеры Чугуевского полка получили знаки отличия за этот бой, я был награжден орденом Святого Георгия.
Весь следующий день мы занимались погребением убитых и устройством на нашем левом фланге редута с целью избежать опасных последствий для нашей позиции, которые могла бы иметь следующая кавалерийская атака противника, подобная той, которая произошла 22-го числа. 24 июня прошло спокойно, и мы рассчитывали, что вместо отдыха пойдем вперед, как вдруг в полночь был получен приказ отступать и перейти по мосту на другой берег Дуная. Мы не могли понять причин этого попятного движения. Произошедшее сражение показало то превосходство, которое давала нам дисциплина перед многочисленностью врагов. Все понимали, что наше отступление придаст неприятелю храбрости и произведет самое плохое впечатление на наших солдат и вообще в Европе.
Первой по мосту прошла кавалерия, затем артиллерия и пехота. Одна дивизия осталась на крепостных валах, а отряд под командованием графа Воронцова расположился вне крепости, со стороны магазина, с тем, чтобы помешать неприятелю использовать это место для разрушения моста.
С другого берега реки были вывезены турецкие пушки большого калибра, которые располагались в крепости, из города были эвакуированы все жители, которые в суматохе и по мере сил стремились вывезти свои вещи и предметы мебели. Мост был заполнен повозками, скотом, страдающими больными, женщинами и детьми, которые беспорядочно бросали дома своих предков и не знали, где им искать укрытие.
Между тем, было приказано собирать солому и деготь, ими заполняли жилища и лавки для того, чтобы этой ночью сжечь Рущук.
Тем временем, с восходом солнца турки двинулись вперед и, не найдя наших аванпостов, обнаружили отступление нашей армии. Преисполненные алчности, они прибыли к городу и начали забрасывать его ядрами и гранатами, что только увеличило царивший там беспорядок.
Вечером, когда в лагере заиграли сигнал к отступлению, полевые пушки, оставленные ранее на валах крепости, стали переправляться по мосту, и под вражеским обстрелом оказался каждый уголок города. Это зрелище было самым впечатляющим и устрашающим из всех, которые только можно было видеть. Я наблюдал его с высот укреплений Журжи.
Огонь неприятельской артиллерии, занимавшей все возвышенности, был виден сквозь сильное пламя, охватившее город на всем его немалом протяжении. Наша пехота находилась на валах, и ее ружейная пальба обозначала их очертания, турки заняли сады и виноградники, отблески выстрелов оттуда освещали окрестности.
Весь лагерь нашей армии, расположенный на левом берегу реки, был освещен этим пламенем. Неяркие огни лагеря и костры, зажженные убежавшими жителями города, были поглощены этим сильным свечением. Луна бросала свой бледный свет на эту яркую сцену, а удивленный Дунай отражал все огни и усиливал впечатление от зрелища. После переправы нашей оставшейся пехоты на другой берег мост был разрушен, и боевые действия прекратились.
Вся главная квартира расположилась в Журже. Армия встала лагерем на некотором расстоянии от этого небольшого города, поднявшись вверх по берегу Дуная на огромную равнину, где было всего несколько жилых домов. Турецкий лагерь расположился по обеим сторонам Рущука на высотах, господствующих над Дунаем. На протяжении нескольких недель стороны довольствовались только сигнальными выстрелами из пушек, производимыми по утрам и вечерам. Журжа ожила с появлением там нескольких дам и с открытием лавок, но невыносимая жара утомляла наших солдат, количество больных в лагере росло.
Граф Воронцов был направлен в Малую Валахию на соединение с корпусом под командованием генерала Засса, который располагался на левом берегу Дуная перед городом Видин. Ему противостоял неприятельский корпус численностью в 30 тысяч человек.
Через некоторое время генерал Засс запросил новых подкреплений и, я, получив под командование 5 эскадронов улан и одну батарею конной артиллерии, направился к нему.
Двигаясь так быстро, как только было можно, на шестой день мы прибыли в его лагерь. Нам было приказано занять место на левом фланге, состоявшем под командованием графа Воронцова. Несмотря на то, что мы располагали всего 4–5 тысячами человек, наша позиция была очень протяженной. Оба фланга опирались на берег Дуная, который перед городом Видин изгибался дугой радиусом в 10 или 12 верст.
Перед нами воспоминания, принадлежащие перу офицера Императорской Главной Квартиры, причем довольно осведомленного о ее деятельности в начале войны в качестве главного военного штаба России. Это видно из того, как пишет автор о начальных военных действиях. Бенкендорфу принадлежит описание рейда отряда Винценгероде в глубь занятой французами Белоруссии, а также боя под Звенигородом. Важен и рассказ о том, что происходило под Москвой в дни, когда в ней была Великая армия, об освобождении Москвы и ее состоянии после ухода неприятеля.
Долгие годы Александра Христофоровича Бенкендорфа (1782–1844 гг.) воспринимали лишь как гонителя великого Пушкина, а также как шефа жандармов и начальника III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. И совсем не упоминалось о том, что Александр Христофорович был боевым генералом, отличавшимся смелостью, мужеством и многими годами безупречной службы, а о его личной жизни вообще было мало что известно. Представленные вниманию читателей мемуары А.Х. Бенкендорфа не только рассказывают о его боевом пути, годах государственной службы, но и проливают свет на его личную семейную жизнь, дают представление о характере автора, его увлечениях и убеждениях. Материалы, обнаруженные после смерти А.Х.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.